так  же как исключенные навсегда, были немедленно высланы. А после последних
беспорядков,  в  декабре  1878  года, ректору предложили сообщить начальнику
полиции   имена   всех   студентов,  когда-либо  представших  перед  Советом
университета,  даже  если на них не было наложено никаких взысканий, с целью
отправить их в ссылку.
     Если  в  других  частях  России  полиция  не  свирепствует  так,  как в
Петербурге,  тем  не  менее  и  там  делается все, чтобы помешать студентам,
участвовавшим  в  университетских  волнениях, возобновить свое академическое
образование.
     Сам  министр  берет  на  себя  труд преследовать и клеймить их. Приведу
пример.   В  одном  петербургском  еженедельнике  9  ноября  1881  года  под
заголовком   "Непонятное   решение   Совета   Киевского  университета"  была
напечатана следующая заметка:
     "Студенты,  временно  исключенные  из  Московского университета, подали
прошение  о  принятии  их  в Киевский университет. Но совет, рассмотрев этот
вопрос,   отказал   им  в  приеме.  Это  фактически  означает  отягчение  по
собственному   усмотрению   наказания,  первоначально  наложенного  на  этих
студентов. Им отказывают в праве, предоставленном им их судьями".
     И  печать  в  большей своей части осуждала Совет Киевского университета
за  жестокость,  которую  можно было назвать лишь чрезмерной и необъяснимой.
Однако  объяснялось  все  весьма  просто. Министр особым циркуляром запретил
всем  университетам  принимать исключенных московских студентов. Газетам это
было  известно  лучше  других,  и их диатрибы, их резкий тон имели лишь одну
цель:  заставить  Совет  Киевского  университета  разоблачить  двойную  игру
правительства,  - цель, которая, разумеется, не была достигнута. Подобные же
циркуляры   почти  неизменно  рассылаются  после  очередных  университетских
беспорядков, где бы они ни происходили.
     Студенческие  волнения  и  их  последствия далеко не единственный повод
для  борьбы  между  министерством и университетами. Эти события носят все же
исключительный   характер,   они   происходят   через  сравнительно  большие
промежутки   времени   и  сменяются  периодами  кажущегося  спокойствия.  Но
спокойствие  не  освобождает  студентов  от  шпионажа  и  репрессий. Полиция
никогда  не  прекращает арестов. Когда на политическом небе надвигаются тучи
и  правительство  по  любому  поводу  или  без  всякого повода бьет тревогу,
студентов  сажают  за  решетку  толпами.  В  такие  времена на долю учащейся
молодежи  выпадают,  конечно,  самые  тяжелые  испытания,  ибо,  как  я  уже
отмечал,   наши  студенты  почти  все  страстные  политики  и  потенциальные
революционеры.  Часть  арестованных студентов присуждают, даже после суда, к
различным  мерам  наказания.  Процентов  восемьдесят высылают в Сибирь или в
одну  из северных губерний и лишь немногим после кратковременного пребывания
в   тюрьме  разрешают  вернуться  домой.  Небольшой  части  приговоренных  к
определенному  сроку  тюремного  заключения могут даже позволить возобновить
свои  занятия  вместо высылки их в административном порядке. Но прощать не в
правилах царской полиции, она отнимает одной рукой то, что дает другой.
     15  октября  1881  года был издан закон о введении своего рода двойного
судопроизводства   и   порядка   наказания  для  студентов,  попадающих  под
указанные  категории.  Статьи  вторая  и  третья закона предписывают советам
университетов   действовать   в   качестве  особых  судов  для  разбора  дел
студентов,  уже  судившихся  и  оправданных обычным судом или уже искупивших
свою  вину,  отбыв  срок тюремного заключения. Если по удостоверению полиции
студент,  дело  которого  находится  на рассмотрении, действовал "по чистому
недомыслию   и   без  злостных  намерений",  Совет  университета  по  своему
усмотрению  волен  либо  допустить  его  к занятиям, либо исключить. Если же
полиция  вменяет  юноше  в  вину  "злонамеренность",  хотя  бы  даже в столь
бесконечно  малой доле, что сама она не сочла нужным преследовать его судом,
совет  тем не менее должен вынести решение об исключении его из университета
навсегда  и  лишении  права  поступать  в  другие  высшие учебные заведения.
Статья  четвертая  закона поясняет, что предыдущие статьи касаются не только
студентов,  подвергавшихся преследованию обычным судом, но и тех, кто спасся
от  чрезвычайного  "закона  об  общественной безопасности", то есть закона о
военном  положении,  превратившегося  в  одно  из  постоянных установлений в
России.
     Если  же  юноша  попал в руки полиции, то добиться смягчения его участи
изгнанника   представляет  чрезвычайные  и  почти  непреодолимые  трудности.
Прошение  о помиловании надо подавать лично императору, а много ли студентов
имеют  связи  при  дворе?  И  оно  удовлетворяется  лишь  в том случае, если
подавший  прошение может доказать, что в течение двух лет после освобождения
или   полного   искупления  своей  вины  он  раскаялся  в  своих  ошибках  и
окончательно порвал со старыми товарищами.
     Но   помимо   юридической   несообразности,  заключающейся  в  подобном
положении,   противоречащем   признанной   истине,   что   доказывать   надо
преступление,  а  не  невиновность,  как,  спрашивается, можно доказать свое
раскаяние  иначе,  как не изменой или предательством или, наконец, оказанием
услуг  полиции?  И  можно  с  уверенностью  сказать,  что  закон, касающийся
исключения  студентов,  оправданных  судом или уже подвергавшихся наказанию,
несмотря  на  кажущуюся  умеренность, имеет абсолютную силу; полиция никогда
не  милует, а если даже сие учреждение и закон о военном положении позволили
бы  этим  юношам  жить  свободно  в  обществе,  академическое поприще все же
осталось бы для них недоступным.
     Таковы  формы,  которые приняла настоящая война, уже более двадцати лет
то  явно,  то  скрытно  ведущаяся  между  нашей  молодежью  в высшей школе и
царским правительством.


x x x

     Но  все это только паллиативы, полумеры. Чего достигли за четверть века
безжалостных  гонений?  Ровно  ничего.  Вопреки арестам и изгнаниям студенты
питают  столь  же  непримиримую вражду к правительству, как и раньше. Судьба
тех,  кто  погиб в борьбе, нисколько не служит предостережением для тех, кто
выжил.   Больше,   чем   когда-либо,   университеты   являются  рассадниками
недовольства  и  центрами  агитации.  Очевидно, есть что-то в природе вещей,
неизбежно  приводящее к этим последствиям. Ибо что такое высшее образование,
как  не  изучение европейской культуры - ее истории, законов, учреждений, ее
литературы?  Едва ли можно сохранить в юноше, прошедшем университетский курс
и  изучившем все эти предметы, веру в то, что Россия - счастливейшая из всех
стран  и  ее  правительство  - вершина человеческой мудрости. Поэтому, чтобы
уничтожить  зло  в  корне,  надо  ударить  не  только  по  людям,  но  и  по
учреждениям.  Граф  Толстой,  как  проницательный  человек, это давным-давно
понял,   хотя   обстоятельства   лишь   недавно  позволили  ему  практически