- Эта картина стоит пятнадцать тысяч франков, это самое прекрасное  в
ней.
   - Но я чувствую ее.
   Он посмотрел на нее.
   - Ах, вот как. Сегодня вы были бы способны чувствовать всякую  мазню.
Вы полны счастья и доброты. Откуда это вы?
   - Не будьте ревнивы, мой милый. Вы видите, я расположена к вам.
   На его лице выразилось недоверие и желание.
   - Так расположены, как я этого хочу - навряд ли.
   - Почти так. Оставим более точное определение.
   Он багрово покраснел.
   Она открыла объятия. Медленно и спокойно вошла своими мелкими шажками
маленькая Линда. Герцогиня обняла девочку, опустилась  на  колени  подле
нее, гладила ее руки, прижалась щекой к жесткой  серебряной  вышивке  ее
холодного, тяжелого платья.
   - Я люблю тебя, маленькая Линда, - сказала она  и  подумала:  "Потому
что ты его дитя!.. Это он тот человек,  у  которого  такие  же  короткие
красные губы как у Нино, и которому я подала венок  вместо  того,  чтобы
надеть его мальчику. Сан-Бакко может любить даже в семьдесят  лет;  Нино
дрожит от стремления к красивой жизни. Они оба немного смешны, я знаю  -
старик, напыщенный и весь  перевязанный,  мальчик,  слабый  и  такой  же
напыщенный. Как  я  люблю  их!  Какою  нежностью  проникаюсь  я  под  их
обожающими взглядами!  Потом  я  иду  и  говорю  этому  Якобусу,  что  я
расположена к нему. Он этого не заслуживает, но..." - "И к тебе тоже", -
повторила она громко, крепче прижимая к себе  маленькую  Линду.  Девочка
смотрела на коленопреклоненную непонимающим, холодным взглядом.
   - Не шевелитесь! - крикнул художник. - Одну секунду! Вот оно!
   Он схватил уголь; в то же мгновение она точно застыла. Она  смотрела,
как он с бурным  ожесточением  набрасывал  на  полотно  застывшую  форму
чувства, которое уже исчезло.
   - Это опять удалось мне, - сказал он со вздохом  и  сейчас  же  начал
писать. Она смотрела на картину; только теперь она узнала от  него,  что
пережила момент скорби. Ее темная голова со страстной тоской прижималась
к неподвижному, искусственному созданию из серебра и перламутра.
   - Герцогиня Асси и Линда Гальм, -  это  будет  одной  из  моих  самых
популярных вещей, - уверял Якобус. - На фотографии с нее будет  огромный
спрос, в художественном обороте она будет называться просто "Герцогиня и
Линда"... Я горжусь этим, герцогиня, но не гордитесь ли и вы немножко?
   - Тем, что вы делаете меня  знаменитой?  Вы  придаете  этому  слишком
большое значение, мой милый. Я была знаменита своими  причудами,  прежде
чем стала знаменита своими картинами. Прежде меня называли  политической
авантюристкой, теперь -  поклонницей  искусства,  -  а  как  меня  будут
называть впоследствии, не знаете ни вы, ни я. Вы совершенно неповинны во
всем этом. Я просто живу, и все совершается, как должно.
   - Значит, вы не обязаны мне решительно ничем, герцогиня? В самом деле
ничем? Что я сосредоточил все свое искусство на вас, не обязывает вас ни
к чему? Что я сделал свою жизнь односторонней и свое искусство тоже...
   - Ограниченным и сильным. Если бы вы не рисовали "Герцогини и Линды",
как большой художник, вы рисовали бы всевозможные вещи, но в стиле  всех
остальных.
   - У вас находятся доказательства, потому что вы холодны. Но для  меня
вы сделались роком, и когда-нибудь вы выплатите мне мой долг. Я жду.
   - Утешьтесь. Вы ждете не напрасно. Каждый, кто  способен  к  сильному
чувству,  будет  когда-нибудь  услышан.   Не   существует   желанных   и
отверженных: только любитель самоистязаний хотел заставить меня поверить
этому. Не надеется на любовь только тот, кто сам не умеет  любить...  Но
кто говорит вам, что именно я буду любить вас? Я ваш рок, прекрасно; это
меня нисколько не трогает, как не трогало вас, когда голос Лоны Сбригати
приобрел трагический тембр.
   - Это нечестно! - воскликнул  он,  искренне  возмущенный,  и  положил
кисть. - Вы чувствуете себя неуверенной, -  говорил  он,  -  поэтому  вы
поступаете нечестно. Лона Сбригати, говорите вы, приобрела талант  из-за
меня, вы  же,  герцогиня,  убиваете  мои  лучшие  творения,  потому  что
отвергаете мою любовь. И вы живете для искусства!..
   - Вы своенравны, как ребенок!
   Она покачала головой.
   - Клелия Мортейль не получает  от  вас  ни  таланта,  ни  любви.  Она
навязала себя вам, говорите вы, но вы же взяли  ее.  Вы  берете  слишком
много, друг, и требуете еще больше. Ваша жена тоже...
   - Моя  жена  счастлива!  -  с  горячностью  воскликнул  он.  -  Очень
счастлива!
   - Я не знаю ничего о вашей жене. Но я  не  доверяю  счастью,  которое
исходит от вас.
   - Это верно... Между мной  и  моей  женой  не  все  в  порядке...  Мы
разошлись, - но я объясняю вам, почему. Во-первых, жена художника должна
быть  ограничена,  должна  быть  способна  верить   в   откровение.   Ее
откровением должен быть ее муж. Моя же жена любила поучать;  она  хотела
"работать со мной". Я заметил это еще перед свадьбой и испугался. Но она
любила меня такой невыразимой, прямо-таки болезненной любовью,  а  я  не
так силен, как вы думаете. Я женился на ней. Но вскоре после  свадьбы  у
нее выпали почти все волосы. Тогда все было кончено.
   - Все было кончено?
   - Я могу побороть все, но не физическое отвращение.
   - Из-за редких волос вы отталкиваете женщину?
   - Редкие волосы! Вы не знаете, какую отвратительную вещь вы говорите.
Густые длинные волосы для меня символ пола женщины, ее  власть  сверкает
диадемой в  длинных  косах.  Женщина  с  редкими  волосами  -  бесполое,
отталкивающее существо. Я не хочу ее ни в своей спальне, ни на  полотне.
Я рисую истерию и бессильный порок, я рисую зеленоватые распухшие  глаза
и развратный лоб какой-нибудь фрау Пимбуш из Берлина, но  никогда  я  не
буду рисовать редких волос!
   Он был вне себя.
   - Ведь это своего рода безумие, - сказала она, пожимая плечами. Но ей
было почти страшно.
   "Так вот почему он терпит Клелию, - думала она. - Потому  что  у  нее
прекрасные густые волосы... И если ее  прическа  когда-нибудь  покажется
ему недостаточно мягкой и глубокой, чтобы запечатлеть  на  ней  холодный
поцелуй..."
   - Никогда! - повторил он, напыжившись. - Неужели вы  думаете,  что  я
мог бы работать под взорами женщины, которая физически оскорбляет  меня?