Да он и мстил уже страшно. Велики были его  заслуги  в  этом  походе.
Вырвавшись вперед, он  спутал  князю  все  карты,  внушил  ему,  что  он
окружен, и принудил отступать. Затем день и ночь шел впереди.  Истребляя
разъезды, не щадил пленников. В  Семятичах,  в  Боцках,  в  Орле  и  под
Бельском глухой ночью напал на весь княжеский стан.
   В Войшках, неподалеку от Заблудова, на собственной земле Радзивиллов,
как слепой вихрь налетел на квартиру самого  князя,  так  что  Богуслав,
который как раз сел обедать, чуть не попал живым в  его  руки  и  спасся
только  благодаря  Саковичу,  ошмянскому  подкоморию.   Под   Белостоком
захватил кареты и  припасы  Богуслава.  Войско  его  изнурил,  привел  в
смятение, заставил голодать.  Отборные  немецкие  пехотинцы  и  шведские
рейтары,  которых  привел  с  собой  Богуслав,  брели  назад,   подобные
скелетам, объятые страхом и ужасом, не зная сна. Спереди, с  флангов,  с
тыла раздавался неистовый вой татар  и  охотников  Кмицица.  Не  успевал
измученный солдат сомкнуть глаза, как тут же принужден был хвататься  за
оружие. Чем дальше, тем было хуже.
   Окрестная  мелкая  шляхта  присоединялась  к  татарам,   отчасти   из
ненависти к биржанским Радзивиллам, отчасти из  страха  перед  Кмицицем,
ибо сопротивлявшихся он карал без пощады. Так росли  его  силы  и  таяли
силы Богуслава.
   К тому же  Богуслав  и  впрямь  был  болен,  и  хотя  он  никогда  не
предавался долго унынию  и  хотя  астрологи,  которым  он  слепо  верил,
предсказали ему в Пруссии, что ничего дурного в этом  походе  с  ним  не
случится, однако самолюбие его как военачальника не раз  бывало  жестоко
уязвлено. Он, военачальник, чье имя с восторгом повторяли в Нидерландах,
на Рейне и во Франции, в этой лесной глуши  бит  был  невидимым  врагом,
каждый день без битвы терпел поражение.
   Таким небывало яростным и неслыханно упорным было это  преследование,
что Богуслав со свойственной ему остротой ума уже через  несколько  дней
догадался, что его преследует неумолимый личный враг. Князь легко  узнал
его имя: Бабинич, потому что вся округа его повторяла; но имя  это  было
ему неизвестно. Он был бы рад свести личное  знакомство  с  врагом  и  в
дороге, во время преследования, устраивал десятки  и  сотни  засад.  Все
было напрасно! Бабинич обходил западню и наносил поражение там, где  его
меньше всего ожидали.
   Но вот наконец оба войска столкнулись  в  окрестностях  Соколки,  где
Богуслава ждало существенное подкрепление под  начальством  фон  Кирица,
который, не зная, где находится князь, зашел в Янов. Там и  должна  была
решиться судьба похода Богуслава.
   Кмициц наглухо закрыл все дороги, ведшие из Янова в Соколку, Корычин,
Кужницу и Суховолю. Окрестные леса, кусты и лозы заняли  татары.  Письмо
не проскользнуло бы сквозь этот заслон, не прошла бы ни одна  повозка  с
припасом, поэтому сам Богуслав хотел дать поскорей бой, пока его  войска
не съели последнего яновского сухаря.
   Но человек он  был  ловкий,  искушенный  в  интригах,  поэтому  решил
попытаться сперва начать переговоры. Он еще не знал, что Сапега в  делах
такого рода намного превосходит его умом и опытом. От имени Богуслава  в
Соколку явился Сакович,  подкоморий  и  староста  ошмянский,  придворный
князя и личный его друг. Он  привез  с  собою  письма  и  полномочие  на
заключение мира.
   Человек  богатый,  впоследствии  назначенный  смоленским  воеводой  и
подскарбием Великого княжества  и  достигший  таким  путем  сенаторского
звания, Сакович в ту пору был одним из самых знаменитых рыцарей в  Литве
и прославился мужеством и красотой. Был он среднего роста,  чернобров  и
черноволос,  со  светло-голубыми  глазами,  которые  смотрели  с   такой
удивительной и невыразимой наглостью, что, по словам Богуслава,  пронзал
он взглядом, как мечом. Одевался он на иноземный манер, нарядов навез из
путешествий, которые совершил с Богуславом,  говорил  чуть  не  на  всех
языках, в битве же с такой яростью бросался в самое  пекло,  что  друзья
прозвали его отчаянным.
   Но силы он был  непомерной  и  никогда  не  терял  присутствия  духа,
поэтому изо всех переделок выходил целым и невредимым. Рассказывали, что
он мог, схватившись за задние колеса, на скаку остановить  карету,  пить
мог без меры. Хватив кварту сливянки, оставался трезв, будто вина  и  не
отведывал. В обращении с людьми был надменен, дерзок и холоден, в  руках
Богуслава мягок, как воск. Человек лощеный, он  не  растерялся  бы  и  в
королевских покоях; но душа у него была дикая, и  вспыхивал  он  иногда,
как порох.
   Это был не слуга, а скорее друг князя Богуслава.
   Богуслав, который в жизни никого не любил, к нему  питал  непобедимую
слабость. Скряга от природы, он для одного  Саковича  ничего  не  жалел.
Используя свое влияние, добился для него звания  подкомория  и  дал  ему
ошмянское староство.
   После каждой битвы первый вопрос его был: "Где Сакович, не  пострадал
ли?" На советах он очень на него полагался и прибегал к его помощи  и  в
войне и в переговорах, когда смелость, даже просто  наглость  ошмянского
старосты бывала весьма полезна.
   Теперь князь послал его  к  Сапеге.  Трудной  была  задача  старосты:
во-первых, его легко могли заподозрить в том, что он явился  только  как
соглядатай, чтобы высмотреть войска  Сапеги,  во-вторых,  как  посол  он
должен был много требовать и ничего не давать взамен.
   На  его  счастье,  Саковича  нелегко  было  смутить.  Он  вошел   как
победитель, который является  диктовать  побежденному  свои  условия,  и
тотчас пронзил Сапегу своими белесыми глазами.
   Видя эту спесь, Сапега только снисходительно улыбнулся.
   Смелостью и наглостью можно поразить человека под стать себе;  но  не
ровня гетману был Сакович.
   - Господин мой, князь биржанский  и  дубинковский,  конюший  Великого
княжества и  предводитель  войск  его  высочества  курфюрста,  -  сказал
Сакович, - прислал меня с поклоном и велел спросить, как твое  здоровье,
вельможный пан.
   - Поблагодари вельможного князя и скажи, что я в добром здравии.
   - Я с письмом к тебе, вельможный пан!
   Сапега взял письмо, вскрыл небрежно, прочел и сказал:
   - Зря мы только время будем  тратить.  Не  могу  понять,  чего  князю
надобно. Сдаетесь вы или хотите попытать счастья?
   Сакович изобразил удивление.
   - Мы сдаемся?  Я  думаю,  что  это  князь  тебе  предлагает  сдаться,
вельможный пан, во всяком случае, указания, кои мне...
   - Об указаниях, кои были тебе  даны,  -  прервал  его  Сапега,  -  мы