драбанта, то  ли  испугавшись,  зарыл  вдруг  копытами  землю  и  сильно
споткнулся; Кмициц дернул поводья. За это время  носилки  отдалились  от
него шагов на двадцать.
   А у него волосы встали дыбом на голове
   - Пресвятая богородица, удержи мою руку! - прошептал он сквозь сжатые
зубы. - Пресвятая богородица, спаси и помилуй! Я здесь посол, я  приехал
от гетмана, а убить хочу, как тать! Я, шляхтич, я, раб  твой!  Не  введи
меня во искушение!
   - Что это ты, милостивый пан, отстаешь?  -  раздался  прерывистый  от
лихорадки голое Богуслава
   - Да здесь я!
   - Слышишь, петухи поют по дворам!  Надо  поспешать,  а  то  болен  я,
отдохнуть мне надо.
   Кмициц заткнул за пояс буздыган и снова  поехал  рядом  с  носилками.
Однако успокоиться  не  мог.  Он  понимал,  что  только  хладнокровие  и
самообладание могут помочь ему освободить Сороку, и  заранее  обдумывал,
что сказать князю, как уговорить, уломать его. Давал себе  слово  думать
только о Сороке, ни о ком другом и не вспомнить, особенно об Оленьке.
   И чувствовал, как пылает его лицо при одной мысли о  том,  что  князь
сам может вспомнить о ней и такое сказать  ему,  что  не  сможет  он  ни
сердца сдержать, ни дослушать
   "Пусть уж лучше он ее не трогает, - говорил он в  душе,  -  пусть  не
трогает, иначе смерть ему и мне! Пусть хоть себя пожалеет, коль стыда  у
него нет!"
   И несносную муку терпел пан Анджей; воздуха  не  хватало  в  груди  и
горло так сжималось, что не знал он, сможет ли  слово  вымолвить,  когда
придется говорить. В душевном смятении стал он молиться.
   Через минуту ему стало легче, он успокоился, и горло уже  не  давило,
как железным обручем
   Тем временем  они  подъехали  к  квартире  князя.  Драбанты  опустили
носилки; двое придворных взяли князя под руки; он повернулся  к  Кмицицу
и, щелкая по-прежнему зубами, сказал:
   - Прошу? Приступ сейчас пройдет, я мы сможем поговорить.
   Через минуту они оба очутились в отдельном покое, где в очаге  пылали
уголья и было нестерпимо жарко. Придворные уложили  князя  Богуслава  на
длинное  полевое  кресло,  укрыли  шубами  и  внесли  огонь.  Затем  они
удалились, Богуслав откинул голову и остался недвижим.
   - Я сейчас, - произнес он через некоторое  время,  -  только  отдохну
немного.
   Кмициц смотрел  на  него.  Князь  не  очень  изменился,  только  лицо
осунулось от лихорадки. Как  всегда,  он  был  набелен  и  нарумянен  и,
наверно, поэтому, когда лежал вот так, с закрытыми глазами  и  откинутой
головой, был похож на труп или восковую фигуру.
   Пан Анджей стоял перед ним в свету,  падавшем  от  светильника.  Веки
князя стали медленно приоткрываться, вдруг он  совсем  открыл  глаза,  и
словно пламя пробежало по его лицу. Но длилось это  лишь  одно  короткое
мгновенье, затем он снова закрыл глаза.
   - Коль ты дух, я не боюсь тебя, - произнес он, - но сгинь!
   - Я приехал с письмом от гетмана, - сказал Кмициц.
   Богуслав  вздрогнул,  словно  хотел  стряхнуть  злые   грезы,   затем
посмотрел на Кмицица и спросил:
   - Я промахнулся?
   - Не совсем, - угрюмо ответил пан Анджей, показывая на шрам.
   - Это уже второй! - пробормотал про себя князь. А  вслух  спросил:  -
Где письмо?
   - Вот! - ответил Кмициц, подавая письмо.
   Богуслав стал читать; когда кончил,  глаза  его  загорелись  странным
огнем.
   - Хорошо! - произнес он. - Довольно тянуть! Завтра бой! Я рад, завтра
у меня не будет лихорадки.
   - Мы тоже рады, - ответил Кмициц.
   На  минуту  воцарилось  молчание,  два  заклятых  врага  со  страшным
любопытством смерили друг друга глазами.
   Князь первый начал разговор:
   - Так это ты, милостивый пан, так преследовал меня с татарами?
   - Я!
   - И не побоялся приехать сюда?
   Кмициц ничего не ответил.
   - А может, ты на родство рассчитывал, на Кишков! Ведь мы не  свели  с
тобой счеты. Я могу приказать спустить с тебя шкуру.
   - Можешь, вельможный князь.
   - Правда, ты приехал с охранным листом. Теперь я понимаю, почему  пан
Сапега потребовал его. Но ты покушался на мою жизнь.  Вы  там  задержали
Саковича, но на его жизнь посягнуть пан воевода не имеет права, а  я  на
твою имею, родственничек ты мой...
   - Я к тебе с просьбой приехал, вельможный князь.
   - Прошу! Можешь надеяться, что я для тебя все сделаю. Какая же у тебя
просьба?
   - Твои люди схватили моего солдата, одного из тех, что  помогали  мне
увезти тебя. Я отдавал приказы, он действовал как  слепой  instrumentum.
Отпусти, вельможный князь, этого солдата на свободу.
   Богуслав минуту подумал.
   - Что-то мне, пан, невдомек, - сказал он, - солдат ли так  хорош  иль
ходатай так бесстыж...
   - Я даром не хочу, вельможный князь.
   - Что же ты дашь за него?
   - Самого себя.
   -  Скажи,  пожалуйста,  такой  miles  praeciosus   <Дорогой   солдат!
(лат.).>! Щедро платишь, да только смотри, станет ли и на что другое,  -
ведь ты, пожалуй, еще кого-нибудь захочешь у меня выкупить...
   Кмициц шагнул к князю и побледнел так  страшно,  что  князь  невольно
поглядел на дверь и, несмотря на всю свою храбрость,  переменил  предмет
разговора.
   - Пан Сапега на такое условие не согласится, - сказал он. -  Я  бы  с
радостью  взял  тебя;  но  своим  княжеским  словом  поручился  за  твою
безопасность.
   -  Через  этого  солдата  я  передам  пану   гетману,   что   остался
добровольно.
   - А он потребует, чтобы я отослал тебя против твоей  воли.  Уж  очень
велики твои заслуги перед ним. И Саковича он мне не отпустит, а  Сакович