согласится отдать его.
   - Ясновельможный пан! - взмолился Кмициц. - Задержи Саковича, а  меня
пошли к князю. Может, выручу я Сороку.
   - Так он тебе нужен?
   - Старый солдат, старый слуга! Носил меня на руках. Много раз  спасал
мне жизнь. Бог бы меня покарал, когда бы я бросил его в такой беде.
   И Кмициц задрожал от волнения и тревоги.
   - Не удивительно мне, - заметил гетман, -  что  любят  тебя  солдаты,
потому и ты их любишь. Я сделаю все, что смогу.  Напишу  князю,  что  за
этого солдата отдам ему, кого только он пожелает. Ведь  солдат  выполнял
только твой приказ, невинный был instrumentum.
   Кмициц схватился за голову.
   - Зачем ему пленники, не отпустит он его и за тридцать человек.
   - Так ведь и тебе его не отдаст,  только  на  жизнь  твою  попытается
посягнуть.
   - Ясновельможный пан, за одного только человека он его может отдать -
за Саковича.
   - Саковича я не могу задержать: он посол!
   - Задержи его, ясновельможный пан гетман,  а  я  с  письмом  поеду  к
князю. Может, удастся мне! Бог с ним! Не стану я мстить ему,  только  бы
отпустил он мне этого солдата!
   - Погоди! - сказал гетман. - Саковича я могу задержать.  Кроме  того,
напишу князю, чтобы он прислал безыменный охранный лист.
   Гетман тотчас сел за письмо. Через четверть  часа  казак  поскакал  в
Янов с письмом, а к вечеру вернулся с ответом.
   "Лист охранный по требованию посылаю, - писал Богуслав. - Любой посол
воротится с ним цел и невредим; во странно мне, вельможный пан,  что  ты
требуешь его у меня, имея в руках заложника, слугу и друга  моего,  пана
старосту ошмянского, которого я так люблю, что за него отпустил бы  всех
твоих офицеров. Известно также, что послов не убивают,  что  даже  дикие
татары, с которыми ты против моего христианского войска воюешь, привыкли
их уважать.  Княжеским  словом  своим  ручаясь  за  безопасность  посла,
остаюсь..."
   В тот же вечер Кмициц взял охранный лист,  двоих  Кемличей  и  уехал.
Сакович как заложник остался в Соколке.

ГЛАВА XXXIX

   Было около полуночи,  когда  пан  Анджей  назвался  первым  княжеским
постам, но во всем стане Богуслава никто не спал. В любую  минуту  могла
разгореться битва, и люди усердно готовились  к  ней.  Княжеское  войско
занимало самый Янов и господствовало  над  дорогой  в  Соколку,  которую
охраняла артиллерия с хорошо обученной курфюрстовской  прислугой.  Пушек
было всего только три; но пороха и ядер достаточно. По  обе  стороны  от
Янова,  между  березовыми  рощами,  Богуслав  приказал  вырыть  шанцы  и
поставить мушкетные гнезда и пехоту. Конница занимала самый Янов, дорогу
за пушками и  промежутки  между  шанцами.  Оборонительная  позиция  была
неплохая и, располагая свежими силами, обороняться тут можно было  долго
и крепко; но  свежего  пополнения  у  Богуслава  было  только  восемьсот
человек пехоты под начальством Кирица, все же  остальные  были  до  того
изнурены, что еле держались на ногах. Кроме того, с севера, из Суховоли,
и с тыла  доносился  вой  татар,  пугавший  солдат.  Богуславу  пришлось
отрядить туда всю легкую конницу, которая, пройдя с полмили, не смела ни
назад вернуться, ни дальше идти, потому что опасалась засады в лесах.
   Князь, хотя его больше обыкновенного мучила лихорадка и томил сильный
жар, сам следил за  всеми  приготовлениями;  на  коне  ему  трудно  было
усидеть,  и  он  приказал  четырем  драбантам  носить  себя  в  открытых
носилках. Он осмотрел дорогу, березовые рощи и  как  раз  возвращался  в
Янов, когда ему дали знать, что приближается посланец Сапеги.
   Это было уже на улице города. Ночь стояла темная, и Богуслав  не  мог
узнать  Кмицица,  которому  офицеры  передового  охранения  из  излишней
предосторожности надели на голову мешок с отверстием только для рта.
   Князь это заметил и, когда Кмициц спешился и стал рядом с  носилками,
приказал немедленно снять мешок.
   - Мы в Янове, - сказал он, - тайну тут делать не из чего. - Затем  он
обратился в темноте к пану Анджею: - От пана Сапеги?
   - Да.
   - А что поделывает пан Сакович?
   - Он в гостях у пана Оскерко.
   - А почему вы потребовали охранный лист, коль в руках у вас  Сакович?
Уж очень осторожен пан Сапега, как бы не перемудрил.
   - Не мое это дело! - ответил Кмициц.
   - Я вижу, ты, пан посол, не больно речист.
   - Я письмо привез, а об приватном моем деле скажу на квартире.
   - Стало быть, ты ко мне и с приватным делом?
   - Просьба у меня к тебе, вельможный князь.
   - Рад буду не отказать в просьбе. А теперь прошу  за  мной.  На  коня
садись. Я бы посадил тебя на носилки, да уж очень тесно будет.
   Тронулись. Князь на носилках, а Кмициц рядом на коне. В  темноте  они
поглядывали друг на друга, но лиц рассмотреть  не  могли.  Через  минуту
князя так стало трясти, хоть он был в шубе, что он даже зубами защелкал.
   - Бьет меня лихорадка, - проговорил он наконец. -  Не  будь  этого...
брр!.. не такие бы я поставил условия.
   Кмициц ничего не ответил, только взором пронизывал темноту, в которой
серым и белесым пятном рисовались голова и лицо  князя.  При  звуке  его
голоса, при виде его фигуры все старые обиды, старая ненависть и  жгучая
жажда мести подошли под самое сердце, безумие овладело им. Рука невольно
потянулась к мечу, который у него отобрали; но за  поясом  у  него  была
булава с железною шишкой, полковничий его знак, вот и начал бес  смущать
его и нашептывать:
   "Крикни ему в самое ухо, кто ты, и размозжи ему голову! Ночь  темная,
уйдешь! Кемличи с тобой. Убьешь изменника, за обиды отплатишь, Оленьку и
Сороку спасешь! Бей же, бей!"
   Кмициц  еще  ближе  подъехал  к  носилкам  и  дрожащей   рукой   стал
вытаскивать из-за пояса буздыган.
   "Бей! - шептал бес. - Отчизне поможешь".
   Кмициц вытащил уже булаву и с такой силой сжал рукоять,  точно  хотел
раздавить ее в руке.
   "Раз, два, три!" - шепнул бес.
   Но в эту минуту конь под Кмицицем, то  ли  ткнувшись  храпом  в  шлем