- Что, не видать послов?
   - Знать, пришлись по сердцу хозяевам, - ответил Володыёвский.
   - Они-то по сердцу, да я не  по  сердцу.  Иначе  маршал  своих  бы  с
ответом прислал.
   - Пан каштелян, - сказал Поляновский, который был у вождя  в  большом
фаворе, - стоит ли беспокоиться! Придет к нам пан маршал  -  хорошо!  Не
придет - будем по-старому воевать. Шведская кровь и так  уже  льется,  а
ведь известно, коль горшок прохудился, из него все и вытечет.
   На это Чарнецкий ответил:
   - Польская кровь тоже льется. Если они сейчас ускользнут, им  удастся
собраться с силами, подойдут к ним  подкрепления  из  Пруссии  -  случай
будет упущен.
   И Чарнецкий гневно  ударил  кулаком  по  поле  своей  бурки.  Но  тут
послышался конский топот и бас Заглобы, распевавшего песню:

   Воет непогодушка,
   Ветер злой,
   Не страшно ли, девушка,
   Вечером одной?

   Впусти меня, Касенька,
   Двери отвори,
   Погреемся, Касенька,
   До зари.

   - Добрый знак! Веселые возвращаются! - вскричал Поляновский.
   Тем временем послы, завидев каштеляна, соскочили с коней  и,  передав
их вестовому, поспешили к крыльцу. На ходу Заглоба подкинул вверх  шапку
и, мастерски подражая голосу Любомирского, крикнул:
   - Виват, пан Чарнецкий, наш вождь!
   Каштелян поморщился и нетерпеливо спросил:
   - Письмо привезли?
   - Не письмо, - ответил Заглоба, - а кое-что получше.  Пан  маршал  со
всем войском добровольно идет под начало твоей милости.
   Чарнецкий  пронзительно  посмотрел  на  него,  затем   повернулся   к
Скшетускому, словно желая сказать: "Говори ты, этот, видно, пьян!"
   Заглоба и вправду был навеселе; но когда  Скшетуский  подтвердил  его
слова, на лице каштеляна отразилось изумление.
   -  Ступайте  за  мной,  -  приказал  он.  -  Пан   Поляновский,   пан
Володыёвский, прошу и вас.
   Все вошли в комнату. Не успели сесть, как Чарнецкий спросил:
   - Что он сказал на мое письмо?
   - Ничего не сказал, - ответил Заглоба, - а почему - узнаете  в  конце
моей реляции, теперь же insipi am... <Приступаю (лат.).>
   И он начал  рассказывать,  как  все  происходило,  как  он,  Заглоба,
склонил маршала к столь благоприятному  решению.  Чарнецкий  смотрел  на
него с возрастающим изумлением; Поляновский хватался за  голову,  а  пан
Михал шевелил усиками.
   - Не знал я тебя до  сих  пор,  пан  Заглоба,  ей-богу,  не  знал!  -
воскликнул каштелян. - Просто ушам своим не верю!
   - Меня давно прозвали Улиссом! - скромно ответствовал Заглоба.
   - Где мое письмо?
   - Вот, пожалуйста!
   - Придется уж простить тебя, что не отдал. Вот это ловкач так ловкач!
Канцлеру впору у него поучиться, как переговоры вести! Ей-богу,  будь  я
королем, послал бы я тебя в Царьград...
   - Сразу бы сотня тысяч турок явилась нам на помощь, - воскликнул  пан
Михал.
   И Заглоба на это:
   - Не сотня, а две, не сойти мне с этого места!
   - Неужто маршал ничего не заметил? - допытывался Чарнецкий.
   - Он-то? Глотал все, что я ему в рот клал, словно рождественский гусь
галушки, только кадыком двигал да глаза  заводил.  Я  уж  думал,  сейчас
лопнет от радости, что твоя шведская граната. Этого человека лестью в ад
заманить можно!
   - Главное, шведу, шведу покрепче насолить! Даст бог, так оно и будет!
- ответил обрадованный Чарнецкий. - А ты,  хоть  и  обвел  пана  маршала
вокруг пальца, слишком-то над ним не насмехайся - другой на его месте  и
того бы не  сделал.  От  него  ведь  многое  зависит...  Нам  до  самого
Сандомира идти через владения Любомирских, и маршал одним  своим  словом
может поднять всю округу, может  приказать  мужикам  портить  переправы,
жечь мосты, укрывать продовольствие в лесу... Спасибо  тебе  за  услугу,
век помнить буду, но спасибо и пану маршалу, - он, думается мне,  не  из
одной суетности так поступил. - Тут каштелян хлопнул в ладоши и  крикнул
оруженосцу: - Коня мне! Будем ковать железо, пока  горячо.  -  Затем  он
обратился к полковникам: - А вы все следуйте за мной,  чтоб  свита  была
как можно пышнее.
   - Мне тоже ехать? - спросил Заглоба.
   - Ты возвел мост между мною и маршалом - ты первый и должен  по  нему
проехать. Кстати, сдается мне, тебя там жалуют... Едем,  едем,  любезный
друг, иначе я подумаю, что ты хочешь бросить начатое на полдороге.
   - Делать нечего! Придется только пояс затянуть  потуже,  а  то  брюхо
растрясет... Ослабел я что-то, вот разве если чем подкрепиться?
   - Чем же, например?
   - Много я слышал о вашем меде, а отведать до сих  пор  не  привелось,
охота бы попробовать, чей лучше: каштелянский или маршальский?
   - Что же, выпьем, по обычаю, посошок на дорогу, а вернемся, тогда  уж
попируем вволю... Да у себя на квартире тоже найдешь жбан-другой...
   Каштелян приказал подать кубки, и они выпили в меру, для  бодрости  и
хорошего расположения духа, после чего сели на  коней  и  отправились  в
путь-дорогу.
   Маршал принял Чарнецкого с распростертыми объятиями, угощал, поил, не
отпускал от себя всю ночь, а наутро оба войска соединились  и  двинулись
дальше под командованием Чарнецкого. Около Сенявы они  снова  напали  на
шведов, да так удачно, что полностью истребили их  арьергард  и  вызвали
замешательство во всей армии. Лишь на рассвете шведам  удалось  отогнать
их огнем из пушек. Под Лежайском Чарнецкий прижал противника еще крепче.
Дороги развезло  от  дождей  и  стаявшего  снега,  и  несколько  крупных
шведских отрядов увязли  в  болоте.  Все  они  попали  полякам  в  руки.
Положение шведов становилось все более отчаянным. Истощенные,  полуживые