с медвежьей силой. Их фланги сомкнулись, а поскольку польская хоругвь  и
без того рвалась вперед, стремясь расколоть строй  противника  насквозь,
шведы вскоре  окружили  ее  со  всех  сторон.  Середина  шведских  рядов
отступала под натиском поляков;  зато  с  флангов  они  теснили  их  все
сильней, хотя и не  могли  рассеять,  ибо  польская  конница  отбивалась
яростно, с тем несравненным искусством, которое делало ее столь страшной
в рукопашном бою. Сабли  скрещивались  с  рапирами,  тела  бойцов  густо
усеивали поле, и вот  уже  победа  начала  было  склоняться  на  сторону
шведов, как вдруг из темной  пасти  леса  выскочила  еще  одна  польская
хоругвь и с криком понеслась на врага.
   Весь шведский правый фланг по команде Свено повернулся лицом к новому
противнику, в котором опытные шведские солдаты сразу распознали гусар.
   Их вел человек на могучем белом, в яблоках, копе, одетый  в  бурку  и
рысью шапку, украшенную пером цапли. Он был  прекрасно  виден,  так  как
ехал сбоку, немного отступив от отряда.
   - Чарнецкий! Чарнецкий! - раздались возгласы в шведских рядах.
   Свено в отчаянии обратил взор к  небу,  сжал  коленями  бока  коня  и
вместе с рейтарами двинулся вперед.
   Десятка два шагов Чарнецкий проскакал вместе с отрядом, затем  гусары
пустили коней во весь опор, а сам он поворотил назад.
   И тут из леса вышла третья хоругвь; Чарнецкий подскакал к ней и  тоже
проводил немного; за третьей - четвертая, он и ее  проводил;  каждой  он
указывал  булавой,  куда  ударить,  точь-в-точь  как   хозяин,   который
расставляет по полю жнецов и распределяет меж ними работу.
   Наконец, когда показалась пятая хоругвь, он сам возглавил ее и  повел
в бой.
   Меж тем гусары уже отбросили назад правое крыло  и  спустя  мгновение
раскололи его  пополам;  остальные  три  хоругви,  подскакав,  обступили
растерявшихся шведов по-татарски со всех сторон и с  неистовыми  криками
принялись рубить  врага  саблями,  колоть  пиками,  вышибать  из  седел,
топтать копытами, пока наконец средь воплей и кровопролития не  обратили
его в бегство.
   Каннеберг понял, что попал в ловушку, сам подвел свой отряд прямо под
нож; он уже не думал о победе, - лишь  хотел  спасти  хоть  часть  своих
людей, - и дал сигнал к отступлению. Шведы во весь дух помчались  к  той
самой дороге, по которой шли  от  Великих  Очей,  а  солдаты  Чарнецкого
гнались за ними по пятам, так что шведы чувствовали  на  спинах  дыхание
польских коней.
   Не помня себя от ужаса, рейтары отступали в полном беспорядке, лучшие
кони  вырывались  вперед,  и  вскоре  весь  блестящий  отряд  Каннеберга
превратился  в  нестройную  толпу  беглецов,  которые  почти   даже   не
защищались от сыпавшихся на них ударов.
   Чем дальше, тем беспорядочней  становилась  погоня,  поляки  тоже  не
соблюдали строя, каждый гнал коня во весь опор, нападал на кого хотел.
   Так они мчались, шведы с поляками вперемежку. Случалось, какой-нибудь
гусар обгонял последнюю шеренгу шведов, и когда, привстав  в  стременах,
он заносил саблю  над  скачущим  впереди  рейтаром,  удар  рапиры  сзади
пронзал его самого. Вся дорога была  густо  усеяна  трупами  шведов.  Но
погоня у Великих Очей не кончилась. И те и другие только перескочили  из
одного леса в другой, там измученные шведские кони начали спотыкаться, и
кровавая резня закипела с новой силой.
   Кое-кто из рейтар спрыгивал с коня и скрывался в бору, но таких  было
немного:  шведы  знали,  что  в  лесах  их  подкарауливают   мужики,   и
предпочитали смерть в бою той мучительной казни, какая неминуемо ожидала
бы их, попади они в руки разъяренных крестьян.
   Иные просили пощады, но по большей части тщетно, - каждый предпочитал
зарубить врага и мчаться дальше, так как,  взяв  пленника,  пришлось  бы
стеречь его и тем самым отказаться от дальнейшей погони.
   И поляки рубили врагов без милосердия, ни одному не дали уйти с поля.
Впереди летел Володыёвский со своей лауданской хоругвью. Это он,  первым
показавшись шведам, заманил их в ловушку, он и ударил первым, а  теперь,
носясь на быстроногом скакуне,  тешил  вражьей  кровью  свою  солдатскую
душу, мстил за голомбское поражение. Одного за другим настигал он рейтар
и гасил их жизни, как свечи; порой он гнался  за  двумя,  за  тремя,  за
четырьмя сразу, но погоня бывала недолгой, минута - и вот уже перед  ним
скакали лишь кони с пустыми седлами. Тщетно иной швед хватал свою рапиру
за острие и обращал ее рукоятью  к  рыцарю,  глазами  и  криком  моля  о
пощаде, Володыёвский, даже не приостанавливаясь, вонзал ему саблю  в  то
место, где  шея  соединяется  с  грудью,  делал  клинком  легкое,  почти
незаметное движение - и швед, раскинув руки, шептал что-то побледневшими
губами и погружался во  мрак  смерти.  А  Володыёвский,  не  оглядываясь
больше, несся вперед, и новые жертвы, точно снопы, валились наземь.
   Завидел страшного жнеца отважный  Свено  и,  созвав  десятка  полтора
самых отчаянных рейтар, решил ценою собственной жизни  задержать  погоню
хоть на время и тем спасти других. Рейтары повернули коней,  обратили  к
преследователям острия своих рапир и ждали. Володыёвский, видя  это,  не
заколебался ни на мгновение, он вскинул коня на дыбы и ринулся прямо  на
врага.
   Те и глазом моргнуть не успели, как двое уже были  выбиты  из  седел.
Чуть  не  десять  рапир  устремилось  к  груди  Володыёвского,  но   тут
подскакали Скшетуские, Юзва Бутрым Безногий, Заглоба и  Рох  Ковальский,
про которого Заглоба говорил, что, даже идучи в  атаку,  он  дремлет,  а
просыпается лишь тогда, когда сшибается с неприятелем грудь о грудь.
   Меж тем Володыёвский как молния скользнул под конское брюхо, и рапиры
пронзили пустое пространство.  Этому  приему  обучили  его  белгородские
татары, и он благодаря малому росту и  дьявольской  ловкости  владел  им
столь досконально, что мог в любой миг пропасть из глаз,  скрывшись  под
брюхом коня либо за его загривком. Так поступил он и сейчас, и не успели
изумленные рейтары сообразить, куда он делся, как он  уже  снова  был  в
седле, грозный, как барс, который готовится прыгнуть с  высокого  дерева
на свору перепуганных гончих.
   А тут как раз и товарищи подоспели, сея смерть и замешательство. Один
из рейтар уперся было пистолетом прямо в  грудь  пану  Заглобе,  но  Рох
Ковальский, который ехал справа и потому не мог  пустить  в  ход  саблю,
мимоходом огрел рейтара кулаком  по  голове,  и  швед  тотчас  хлопнулся
наземь, словно молнией выбитый  из  седла.  Тогда  Заглоба  с  радостным
воплем рубанул саблей в висок самого Свено; у того повисли  руки,  и  он
упал ничком на шею своего коня. Остальные рейтары обратились в  бегство,
но Володыёвский, Юзва Безногий и двое Скшетуских  погнались  за  ними  и
перебили всех, не дав им проскакать и ста шагов.