воздух сделался прозрачен, верхушки деревьев и кустов словно подернулись
серебром. Открылись дальние заросли, точно кто-то сдернул скрывавшую  их
завесу.
   Вдруг от ближайшей купы кустов отделилась фигура верхового.
   - Мотовиловский? - спросил Володыевский,  когда  казак  осадил  возле
него коня.
   - Так точно, ваша милость!
   - Что слышно?
   - Гости перешли Сиротский брод и на рев  волов  повернули  к  Калюсу.
Волов взяли и сейчас на Юрковом поле стоят.
   - А где пан Мотовило?
   - За холмом, а пан Меллехович со стороны  Калюса  зашел.  Где  другие
хоругви, не знаю.
   - Ничего, - сказал Володыевский, - я знаю; скачи к  пану  Мотовило  и
вели  замыкать  кольцо.  И  пусть  между  собой  и  Меллеховичем   людей
поодиночке расставит. Давай!
   Казак почти лег на седло и так припустил с места, что у лошади екнула
селезенка; вскоре он скрылся из виду. А маленький рыцарь  со  спутниками
поехали дальше - еще бесшумней, еще осторожнее...  Тем  временем  совсем
развиднелось. Туман, на рассвете поднявшийся было от земли, рассеялся, а
на восточной  окраине  неба  появилась  длинная,  розовая  и  сверкающая
полоса, и это розовое сверкание передалось  воздуху  и  окрасило  холмы,
склоны далеких оврагов и верхушки деревьев.
   Вдруг до слуха всадников со стороны Днестра донеслось громкое хриплое
карканье и впереди, высоко в небе,  показалась  летящая  навстречу  заре
огромная воронья стая. Ежеминутно  то  одна,  то  другая  птица  от  нее
отрывалась и, замедлив полет,  начинала  кружить  над  степью,  как  это
делают, высматривая добычу, коршуны и ястребы.
   Заглоба поднял вверх саблю и, указывая ее концом на  воронов,  сказал
Басе:
   - Подивись суетливости этих птиц. Где только ни  запахнет  сраженьем,
тотчас слетаются со всех сторон, будто их кто из мешка вытрясает.  Когда
одно войско движется или союзные армии на соединение спешат,  такого  не
увидишь: твари эти умеют угадывать людские намеренья,  никто  их,  ясное
дело, не оповещает.  Sagacitas  narium    -  оно
конечно, но и это чудо не объясняет. Трудно не удивляться...
   Меж тем карканье  стало  слышнее,  птицы  заметно  приблизились;  тут
Мушальский повернулся к маленькому рыцарю и сказал, похлопав ладонью  по
луку:
   - Пан комендант, не  дозволишь  ли  сшибить  одну  для  потехи  твоей
супруги? Шуму от этого не будет.
   - Да хоть две сшибай, - ответил пан Михал, зная слабость Мушальского:
любил старый вояка щегольнуть меткостью своих стрел.
   Получив  разрешение,  лучший  среди  лучников  достал   из-за   спины
оперенную стрелу, положил пяткою на тетиву  и,  поднявши  кверху  лук  и
запрокинув голову, замер в ожидании.
   Стая приближалась. Осадив коней, все  с  любопытством  уставились  на
небо. Вдруг раздался жалобный, словно  крик  ласточки,  стон  тетивы,  и
стрела, оторвавшись от лука, умчалась навстречу стае.
   В первую минуту могло показаться, что Мушальский промахнулся, но  вот
одна из птиц перекувырнулась и прямо над головами всадников  полетела  к
земле, не переставая кувыркаться, и наконец, распростерши крылья,  стала
падать, как лист, преодолевающий сопротивление воздуха.
   Еще минута - и птица упала в  нескольких  шагах  от  Басиной  лошади.
Стрела пронзила ее насквозь, и наконечник сверкал чуть пониже зашейка.
   - Добрый знак!  -  сказал,  кланяясь  Басе,  Мушальский.  -  Дозволь,
сударыня-благодетельница,  издали  за  тобой  приглядывать:   в   случае
надобности еще разок -  бог  даст,  успешно  -  выпущу  стрелу.  Хоть  и
прожужжит над самым ухом, а задеть не заденет, ручаюсь.
   - Не хотелось бы мне быть татарином, которого твоя милость на  прицел
возьмет! - ответила Бася.
   Но тут разговор их  был  прерван  Володыевским,  который,  указав  на
довольно высокий холм в версте или двух, сказал:
   - Там станем...
   И пустил своего коня  рысью.  На  середине  склона  маленький  рыцарь
приказал замедлить шаг и наконец, немного не доезжая вершины,  остановил
лошадей.
   - На самый верх подыматься не будем, - сказал он,  -  утро  очень  уж
ясное, издалека заметить могут. Спешимся  здесь  и  подойдем  к  обрыву,
только чтоб никто головы не высовывал.
   И с этими словами соскочил с коня, а за ним Бася,  Мушальский  и  еще
несколько человек. Драгуны остались с  их  лошадьми  на  склоне,  а  они
поднялись до того места, где холм почти  отвесной  стеной  круто  уходил
вниз.
   У подножья этой стены высотою в добрых полсотни локтей рос  неширокой
полосой густой кустарник, а дальше тянулась ровная  низменная  степь:  с
вершины холма глазу открывалось все ее огромное пространство.
   Равнина эта,  пересеченная  маленьким  ручейком,  бегущим  в  сторону
Калюса, была покрыта такими же, как у подошвы холма, купами  кустов.  Из
самой большой поднимались к небу тонкие струйки дыма.
   - Видишь, - сказал Басе Володыевский, - там неприятель притаился.
   - Дымки вижу, но ни людей, ни коней не заметно, -  ответила  Бася,  и
сердце ее забилось.
   - Их заросли  скрывают,  да  наметанному  глазу  заросли  не  помеха.
Гляди-ка, лошади, две, три,  четыре...  и  не  сосчитаешь;  одна  пегая,
другая совсем белая, а отсюда кажется голубой.
   - Скоро мы к ним спустимся?
   - Их к нам сюда пригонят, но  время  еще  есть  -  до  тех  кустов  с
четверть мили будет.
   - А где наши?
   - Видишь, вон там, во-он, бор кончается? Хоругвь пана подкомория  как
раз сейчас должна к опушке подходить. Меллехович с минуты  на  минуту  с
другой стороны выскочит. Вторая рыцарская хоругвь от того валуна зайдет.
Разбойники как увидят людей, сами к нам  кинутся:  здесь,  под  отвесной
стеной, проще всего к реке проехать - с той стороны овраг, через него не
перебраться.
   - Выходит, они в западне?
   - Как видишь.
   - О господи! Мне уже на месте не стоится! - воскликнула Бася. И через
минуту: - Михалек, а будь они умнее, как бы они поступили?