Солдаты, тесня врага, давили его лошадьми,  рубили  и  кололи  с  той
страшной, беспощадною силой, какой  обладают  лишь  бойцы,  для  которых
война - ремесло. Над бурлящим людским скопищем раздавались звуки ударов,
подобные звону цепов, быстро и дружно молотящих на току зерно.  Ордынцев
били не глядя: по затылкам, по спинам и  головам,  по  рукам,  если  они
пытались прикрыться руками, - били  со  всех  сторон,  без  устали,  без
пощады, не зная меры и жалости. И они тоже разили  противников  кто  чем
мог: киджарами, саблями, тот кистенем, этот - конской  челюстью.  Лошади
их, отступая внутрь круга, оседали на зады либо валились навзничь. Иные,
кусаясь и визжа, брыкались, вызывая в общей толчее неописуемую сумятицу.
Схватка началась в молчании, но вскоре вой вырвался изо  всех  татарских
грудей: противник превосходил ордынцев числом,  вооружением,  сноровкой.
Понятно стало, что спасения нет, что не только с  добычею,  но  и  живым
навряд ли кто уйдет. Солдаты, постепенно распаляясь, наносили все  более
сокрушительные  удары.  Кое-кто  из  разбойников,  соскочив  с  кульбак,
пытался проскользнуть между ногами скакунов. Этих  топтали  копытами,  а
порою солдат, обернувшись,  сверху  саблей  пронзал  беглеца;  некоторые
бросались наземь, рассчитывая, что, когда хоругви продвинутся к  центру,
они окажутся у них за спиной и, быть может, сумеют спастись бегством.
   Толпа внутри круга заметней редела - с каждой минутою людей и лошадей
убывало. Видя это, Азба-бей кое-как выстроил клином оставшихся  в  живых
и, собрав все силы, попытался врезаться в ряды казаков  Мотовило,  чтобы
любой ценою разорвать кольцо.
   Но казаки отбросили их назад, и резня сделалась еще страшнее.  А  тут
неистовый Меллехович надвое расколол толпу ордынцев  навалился  на  тех,
что бились с  казаками,  предоставив  расправляться  с  остальными  двум
рыцарским хоругвям.
   Правда, воспользовавшись этим, часть разбойников вырвалась в открытое
поле и, словно сухая листва,  разлетелась  по  равнине,  но  солдаты  из
задних рядов, которые из-за тесноты не могли принять участия в  схватке,
немедля - по двое, по трое, а  то  и  по  одному  -  пустились  за  ними
вдогонку. Те же ордынцы, что не сумели ускользнуть, падали  под  ударами
мечей, несмотря на отчаянное сопротивление,  и  устилали  телами  землю,
точно срезанные колосья ниву, на которую с двух сторон вступили жнецы.
   Бася ринулась в бой вместе с  казаками,  что-то  крича  для  бодрости
тоненьким голосочком: в первую минуту у нее слегка потемнело в глазах  -
от быстрой скачки и ужасного волненья. Приблизясь к  врагу,  она  сперва
увидела перед собой лишь  подвижную,  колышущуюся  темную  массу,  и  ее
охватило непреодолимое желание крепко зажмурить глаза. Она, правда,  это
желание подавила, но все  равно  сабелькой  махала  почти  что  вслепую.
Однако так продолжалось недолго. Отвага в конце концов  взяла  верх  над
смятением, и у Баси все прояснилось перед глазами. Сперва она  различила
конские морды, затем разгоряченные дикие лица;  одно  из  них  мелькнуло
прямо перед  ней.  Бася  размашисто  ударила  саблей,  и  лицо  внезапно
исчезло, словно оно ей только привиделось.
   И тут Басиного слуха достиг спокойный голос мужа:
   - Хорошо!
   Голос  этот  чрезвычайно  ее  ободрил,  она  пискнула  еще  тоньше  и
принялась разить врага уже с полным хладнокровием. Вот опять  перед  нею
щерит зубы какая-то страшная скуластая физиономия с приплюснутым  носом;
раз - и нет ее... А вон рука заносит кистень; раз  -  и  нету  руки;  на
глаза попадается чья-то спина в тулупе - ткнуть в нее саблей; и вот  уже
Бася сыплет ударами направо, налево,  перед  собою,  и  что  ни  удар  -
человек летит наземь, цепляясь за недоуздок и  невольно  осаживая  коня.
Басе чудно даже, что это так легко. Но легко ей  потому,  что  с  одного
боку, стремя в стремя с нею,  идет  маленький  рыцарь,  а  с  другого  -
Мотовило. Первый глаз не спускает со своей любимой - и то смахнет седока
с коня, как пламя со свечи, то концом сабли, почти  и  не  замахнувшись,
отсечет руку вместе с оружьем, а порой просунет  клинок  между  Басей  и
неприятелем, и вражья сабля внезапно взовьется кверху,  словно  крылатая
птица.
   Мотовило, воин флегматичного склада, охранял отважную  воительницу  с
другой стороны. И, подобно усердному  садовнику,  который,  проходя  меж
деревьев, то срежет, то обломит сухую ветку, одного за другим  сбрасывал
всадников на обагренную  кровью  землю,  сохраняя  такое  спокойствие  и
невозмутимость, словно, сражаясь, думал о чем-то своем. Оба знали, когда
можно позволить Басе самой нанести удар, а когда надлежит  ее  опередить
или заслонить.
   Издали за Басей присматривал еще один рыцарь, непревзойденный лучник,
который, намеренно  держась  в  стороне,  ежеминутно  приставлял  стрелу
пяткой к тетиве и отправлял не знающего промаха посланца смерти в  самую
гущу боя.
   Скоро, однако, толчея сделалась такая, что  Володыевский  велел  Басе
вместе с несколькими людьми выбираться из этого  водоворота,  тем  более
что  полудикие  кони  ордынцев  стали  взбрыкивать  и   кусаться.   Бася
незамедлительно  исполнила   приказание:   хоть   она   и   была   полна
воодушевления и храброе ее сердце рвалось в бой, женская  натура  начала
сказываться; несмотря на возбуждение, Басе не  по  себе  стало  от  этой
резни, крови, от  хрипа  умирающих,  воя,  стонов,  висящих  в  воздухе,
пропитанном запахом сукровицы и пота.
   Потихоньку пятясь на своей лошади, Бася вскоре оказалась вне пределов
круга, в котором кипело сраженье, а пан Михал и Мотовило, избавившись от
необходимости ее охранять, наконец позволили  разгуляться  удалым  своим
солдатским душам.
   Между тем Мушальский, стоявший прежде поодаль, приблизился к Басе.
   - Сударыня-благодетельница, да ты как настоящий рыцарь  сражалась,  -
сказал он. - Кто несведущий мог бы подумать,  Михаил  Архангел  сошел  с
небес и плечом к плечу с казаками громит  вражье  племя...  Великая  для
бандитов  честь  гибнуть  от  такой  ручки,  которую,   воспользовавшись
случаем, попрошу дозволения поцеловать.
   С этими словами Мушальский взял Басину руку и прижался к  ней  своими
усищами.
   - Ты видел, сударь? Я вправду  хорошо  держалась?  -  спросила  Бася,
жадно ловя воздух раскрытым ртом и раздувающимися ноздрями.
   - И кошка бы крысам такого  не  задала  жару.  Ей-богу,  просто  душа
радовалась! А что поле  битвы  покинула,  это  ты,  сударыня,  правильно
поступила - под конец самые осечки-то и случаются.
   - Так мне муж приказал, а я перед отъездом обещала беспрекословно его
слушаться.
   - Может, лук мой еще понадобится? Нет! Он  теперь  ни  к  чему,  пора