"Наилюбезнейший моему сердцу пан Володыевский! Посылаю тебе с  дороги
через пана Богуша искреннюю мою симпатию, а также инструкции, с каковыми
пан Богуш ознакомит тебя personaliter. Не успел я  после  тяжких  трудов
расположиться в Яворове, тотчас новая появилась забота. Камнем лежит она
у меня на сердце, ибо я  всю  жизнь  пекусь  о  благе  своих  солдат,  -
позабудь я о них, господь обо мне забудет. Тому уже несколько  лет,  как
орда пленила под Каменцем пана Боского, достойнейшего рыцаря и  любимого
моего сотоварища. Супругу его и дочку я приютил в Яворове, но нет  в  их
душах покоя - одна по отцу слезы льет, другая по  мужу.  Я  писал  через
Пиотровича в Крым пану Злотницкому , нашему посланнику,  чтоб
они там Боского повсеместно искали. Будто бы даже нашли его, но  он  тут
же был спрятан, отчего вместе с иными пленниками выдан быть  не  мог  и,
верно, по сей день ворочает веслом на галерах. Женщины, утративши всякую
надежду, совершенно отчаялись и даже просьбами донимать меня  перестали,
я же, найдя их по возвращении в неутешной печали, понял,  что  не  прощу
себе, ежели как-либо им помочь не попытаюсь. Ты от тех краев  неподалеку
стоишь и, как мне известно, многим мурзам побратим, почему я и посылаю к
тебе  оных  женщин,  а  ты  им  окажи  помощь.  Пиотрович  вскоре  ехать
собирается. Дай ему письма к твоим побратимам. Сам я ни визирю, ни  хану
писать не могу, поскольку оба ко мне  весьма  нерасположены,  и  притом,
боюсь, напиши я им, они  посчитают  Боского  чересчур  важной  птицею  и
неимоверный затребуют выкуп.  Пиотровичу  поручил  безотлагательно  этим
делом заняться, накажи, чтобы без Боского не возвращался,  и  побратимов
всех расшевели. Хоть они и нехристи, но клятву верности свято блюдут,  а
к тебе должны особое питать уваженье. А  в  общем,  поступай  по  своему
усмотрению; съезди в Рашков, пообещай троих знатных пленников  взамен  -
лишь бы только Боский, если еще жив, вернулся.  Никто  лучше  тебя  всех
путей и подходов не знает - говорят, ты уже  своих  родных  выкупал.  Да
поможет тебе бог, а я тебя еще сильней люблю, ибо в душе моей  затянется
рана. В твоих хрептевских владениях, я слыхал, все  спокойно.  Так  я  и
полагал. За Азбой только приглядывай. De publicis  пан Богуш тебе все расскажет. Ради бога, следите  неустанно  за
тем, что  у  валахов  делается,  -  похоже,  не  миновать  нам  грозного
нашествия. Вверяя твоим заботам и доброму сердцу пани Боскую, остаюсь  и
прочая, и прочая".
   Пани Боская все время, пока Володыевский  читал  письмо,  плакала,  а
Зося вторила ей, возводя к небу свои лазоревые глазки.
   Между тем, не успел еще пан Михал закончить чтение,  прибежала  Бася,
уже переодевшаяся в женское платье, и, увидев слезы на глазах  матери  и
дочери, встревоженно принялась выспрашивать, в чем дело. Тогда пан Михал
прочитал ей письмо, она же, внимательно  все  выслушав,  не  задумываясь
горячо поддержала просьбы гетмана и Боской.
   - Золотое у пана гетмана сердце! - воскликнула она, обнимая  мужа,  -
но и мы ему не уступим, да, Михалек? Пани Боская погостит здесь у нас до
возвращения супруга, а ты месяца за три вызволишь его из Крыма. А  то  и
за два, верно?
   - Завтра же, нет,  через  час!  -  шутливо  промолвил  пан  Михал.  И
добавил, обратившись к пани Боской: - Супруга моя, как видишь, в  долгий
ящик ничего откладывать не любит.
   - Да благословит ее за это бог! - сказала Боская. - Зося, целуй  руки
пани Володыевской.
   Но пани Володыевская и не подумала  протянуть  руки  для  поцелуя,  а
вместо этого они с Зосей еще раз облобызались, потому что  как-то  сразу
пришлись друг дружке по душе.
   - Будем держать совет,  милостивые  судари!  -  воскликнула  Бася.  -
Совет, совет, живее!
   - Живее, а то у ней земля горит под ногами, - пробурчал Заглоба.
   На что Бася ответила, тряхнув светлыми вихрами:
   - Не у меня под ногами земля горит, а у этих женщин в сердцах от горя
огонь пылает!
   - Никто тебе в твоих благих намерениях препятствовать не  собирается,
- сказал Володыевский, - только сперва надобно  выслушать  историю  пани
Боской во всех подробностях.
   - Зося,  расскажи  все,  как  было,  мне  слезы  говорить  мешают,  -
промолвила почтенная матрона.
   Зося потупилась, уставя взор в землю, и зарделась, как маков цвет, не
зная, с чего начать, ужасно смущенная тем, что предстоит держать речь  в
столь многолюдном обществе.
   Но пани Володыевская пришла ей на помощь:
   - Так когда ж, Зоська, пана Боского угнали в полон?
   - Пять  лет  тому,  в  шестьдесят  седьмом,  -  тоненьким  голосочком
ответила Зося, не поднимая длинных своих ресниц.
   А потом выпалила одним духом:
   - Тогда о набегах и слуху не было, а  батюшкина  хоругвь  стояла  под
Паневцами. Батюшка с паном Булаевским надзирали за челядью, что в  лугах
стада пасла, а тем часом пришли татары с  валашского  шляха  и  схватили
батюшку вместе с паном Булаевским, но пан Булаевский уже  два  года  как
вернулся, а батюшка не возвращается.
   Тут две крохотные слезинки скатились у Зоси из глаз,  а  Заглоба  при
виде этих слез так расчувствовался, что сказал:
   - Бедная крошка... Не горюй,  дитя  мое,  вернется  батюшка,  еще  на
свадьбе твоей плясать будет.
   - А  гетман  писал  пану  Злотницкому  через  Пиотровича?  -  спросил
Володыевский.
   - Пан гетман писал насчет батюшки пану познанскому мечнику через пана
Пиотровича, - тараторила дальше Зося, - и пан мечник с паном Пиотровичем
отыскали батюшку у Мурза-бей-аги.
   - Черт побери! Я этого Мурза-бея знаю! Мы с его братом  побратимы,  -
воскликнул Володыевский. - Неужто он отказался пана Боского отпустить?
   - От хана был приказ батюшку отпустить, но Мурза-бей, свирепый такой,
жестокий, батюшку спрятал, а пану Пиотровичу сказал, будто давно уже его
в Азию продал. Но другие пленники  говорили  пану  Пиотровичу,  что  это
неправда и что Мурза нарочно так говорит,  чтоб  подольше  над  батюшкой
измываться, потому как Мурза этот всех  татар  злее.  А  может,  батюшки
тогда в Крыму и вправду не было: у Мурзы  свои  галеры  есть,  и  гребцы
нужны, и вовсе он папеньку не продавал; все говорили,  что  Мурза  лучше
невольника убьет, нежели продаст.
   - Истинная правда, - сказал Мушальский. - Мурза-бея этого  весь  Крым
знает. Страшно богатый татарин, но народ наш ненавидит люто: четверо его
братьев полегли в набегах на польскую землю.
   -  А  нет  ли  у  него  часом  среди  наших  побратима?   -   спросил