выше о векселях в полной мере относится и к банковским депозитам. Ничто не
заставляет человека депонировать свои деньги в определенном месте; полностью
свободный выбор предопределен исключительно личными предпочтениями человека.
Если бы векселя на предъявителя и до востребования имели хождение, как другие
виды денежных документов, среди ограниченного круга лиц, если бы их передаче
могло предшествовать внимательное изучение ее условий и передача эта
сопровождалась бы предоставлениями цедентом гарантий цессору, власти могли бы
спокойно оставаться в стороне... Однако все знают, что так не бывает."].
Купле считал, что свобода эмиссии приведет к ее же саморазрушению,
придерживаясь, таким образом, позиции, схожей с точкой зрения Цернуччи, хотя и
не столь категоричной. Он предполагал, что в результате многочисленных
банкротств, на которые была обречена свободная система, должно было произойти
одно из двух: либо люди, видя контраст между состоянием большинства рядовых
банков и положением нескольких или даже одного самого сильного из них, в
будущем стали бы доверять лишь этим немногим или этому единственному банку,
установив тем самым монопольную систему de facto; либо свободная система была
бы отвергнута как таковая и банкноты исчезли бы вообще. Если же построение
системы добротно организованных и солидных банков все-таки оказалось бы
возможным, результатом плюрализма, по мнению Купле, стало бы отнюдь не
снижение ставки процента, а ее рост: ведь банки стремились бы даже в
нормальных условиях удерживать значительные резервы. Даже во времена
стабильности и при заданном количестве денег в обращении совокупные резервы
множества банков должны превышать сумму резервов единственного банка.
Централизация резервов, являясь источником силы во времена кризисов, была еще
одним плюсом централизованной системы. Таким образом, преимущества монополии
были в глазах Купле куда более весомыми, чем опасность того, что государство
злоупотребит своей властью над единственным эмиссионным банком.
Позицию сторонников свободы наилучшим образом представил Ж. Э. Хорн ["La
Uberte des Banques", 1866]. Первым делом он отверг аргумент королевской
привилегии с экономической точки зрения [там же, с. 62]. Подчеркивая тот факт,
что первым чеканку монет освоил частный бизнес, Хорн указал на две вероятные
причины, по которым эта деятельность была затем узурпирована государством в
качестве исключительного королевского права. Первой было стремление облегчить
обращение монет в качестве средства обмена на более обширных территориях. В те
времена государство было единственным институтом, который обладал достаточной
репутацией, чтобы создать у населения необходимую уверенность в качестве
монет. Имея гарантию государства в соответствии веса и пробы металла номиналу
монет, люди могли принимать их без предварительного взвешивания и
апробирования. Второй причиной было то, что чеканка монет оказалась наиболее
удобной для короля формой сбора своих доходов. В наши дни, продолжал Хорн, эта
деятельность перестала быть необходимой в качестве источника пополнения
бюджета. [Как бы то ни было, даже в наши дни вексельная эмиссия представляет
собой важнейший источник бюджета военного времени.] Кроме того, государство
перестало оставаться единственным институтом, способным обеспечить
обслуживание монетного обращения. Если бы такие фирмы, как парижский Ротшильд
(Rothschild) или лондонский Бэринг (Baring), взялись за чеканку монет, их
монеты принимались бы публикой столь же охотно, как и государственные.
Хорн вместе с Шевалье и Курсель-Сенеем, а также многими другими менее
известными участниками дискуссии отвергали тезис о том, что банкноты являются
деньгами. Этот вопрос стал одной из главных тем дискуссии между
вышеупомянутыми авторами и Воловски. Во многих случаях этот тезис Хорна
использовался (часто довольно неоправданно) лишь для того, чтобы "вывести"
банкноты за пределы королевской привилегии чеканить монеты. Спор этот, таким
образом, представлял собой не более чем дискуссию софистов с софистами. Немало
перьев было поломано в ходе этой дискуссии, предметом которой при ближайшем
рассмотрении оказалась суть определений. Вопрос на самом деле заключался в
том, должны ли два понятия, обладающие одной и той же характерной чертой,
обозначаться одним и тем же термином; или же эти понятия, по причине
несовместимости, по другой своей черте надо жестко противопоставить друг
другу. Воловски определял банкноты как деньги, поскольку и монеты, и банкноты
оказывают похожее влияние на торговлю и цены. Шевалье же и другие настаивали
на необходимости всегда рассматривать банкноты просто в качестве заменителей
монет, причем при любых условиях конвертируемых в них, поскольку подход, не
принимающий условия жесткой конвертируемости, неминуемо приведет к
сверхэмиссии и неограниченному обесцениванию банкнот.
Касаясь недостатков привилегированной монополии, Хорн обращал внимание на
большую вероятность отмены обязательств такого банка выплачивать металлические
деньги, что неизменно приведет к выпуску необеспеченных бумажных денег вместо
банкнот, конвертируемых в монеты. Приближаясь к ситуации неплатежеспособности,
находящийся под государственной опекой банк всегда рассчитывал на
правительственную помощь в деле освобождения от своих обязательств принимать к
оплате банкноты. Это делало банкротство законным, тем самым, спасая банк от
необходимости ликвидации со всеми сопутствующими штрафами и издержками.
История привилегированных банков, без всякого сомнения, полна банкротств. Если
бы эмиссионным банкам стало очевидно, что они однозначно и неизбежно несут
ответственность за все свои действия и их последствия, политика таких банков
обрела бы такую же взвешенность, как и решения любой другой фирмы [там же, с.
396]. Наконец, как подчеркивал еще ранее Шевалье ["Злоупотребление дошло до
такой степени, что легкость эмиссионной деятельности банков сделало их просто
незаполненным холстом для банкнот правительства, что вскоре приводило к
неизбежному банкротству банка." Цитируется по Wolowski, "La Banque
d'Angleterre", с. 199], при централизованной системе правительство всегда
испытывало соблазн воспользоваться своей властью над привилегированным банком.
Конечно, никакая из систем не исключала наступления банкротства. Однако в
условиях плюрализма обесценивались банкноты одних лишь прогоревших фирм, тогда
как в ситуации привилегированной монополии легализованная приостановка
денежных выплат и, следовательно, обесценение, касается всего объема эмиссии.
Более того, если в условиях свободы некоторые банки и приостановили бы
денежные выплаты, неспособность быстро возобновить их привела бы к
окончательному краху этих банков в результате конкуренции со стороны их
нормально функционирующих соперников. Приостановки денежных выплат, таким
образом, были бы не столь продолжительны.
Банковская свобода в полном смысле этого слова, то есть то, к чему склонялся
Хорн, представляла собой систему, при которой создание компаний в банковском
бизнесе, будь то эмиссионная, кредитная либо депозитная деятельность,
подчинялась бы тем же правилам, что и в других отраслях [там же, с. 392].
Правила же эти должны были быть направлены, в основном, на предотвращение
махинаций. При этом, однако, Хорн считал нормальным желание людей внести в эти
правила дополнения, относящиеся исключительно к компаниям, занимающимся
эмиссией банкнот [там же, с. 414]. Это было связано с тем, что, вдобавок к