упрочить дело самозванца в преждепогибшей Украйне:  он  обратился  к  своим,
обещая волю, богатства и почести под знаменами Димитрия, и под  эти  знамена
начали стекаться разбойники, воры, нашедшие  пристанище  в  Украйне,  беглые
холопи и крестьяне, козаки, к ним пристали посадские люди и стрельцы, начали
в городах хватать воевод и сажать их в  тюрьмы;  крестьяне  и  холопи  стали
нападать на домы господ своих, разоряли их, грабили, мужчин убивали,  жен  и
дочерей заставляли выходить за себя замуж. На московских  улицах  показались
подметные  грамоты,  в  которых  упрекали  москвитян  в  неблагодарности   к
Димитрию, спасшемуся от их ударов, и грозили возвращением его для  наказания
столицы не позже 1 сентября, тогдашнего нового года; царь велел созвать всех
дьяков и сличить почерки  их  с  почерком  грамот,  но  сходного  не  нашли:
грамоты, как видно, явились из Украйны, туда надобно было  обратить  оружие,
но прежде начала военных действий царь хотел  попытаться  утишить  восстание
средствами религиозными: для этого он послал в Северскую землю духовенство с
увещаниями; в Елец был послан боярин Михаила Нагой с грамотою  сестры  своей
царицы Марфы, с образом Димитрия царевича; но эти средства не помогли. Тогда
боярин князь Иван Михайлович Воротынский осадил Елец,  стольник  князь  Юрий
Трубецкой - Кромы, но на выручку Кром  явился  Болотников:  с  1300  человек
напал он на 5000 царского войска и наголову поразил Трубецкого; победители -
козаки насмехались над побежденными, называли  царя  их  Шуйского  шубником.
Московское войско и без того не усердствовало  Василию,  следовательно,  уже
было ослаблено нравственно; победа Болотникова отняла  у  него  и  последний
дух; служилые люди, видя  всеобщую  смуту,  всеобщее  колебание,  не  хотели
больше сражаться  за  Шуйского  и  начали  разъезжаться  по  домам;  воеводы
Воротынский  и  Трубецкой,  обессиленные  этим  отъездом,  не  могли  ничего
предпринять  решительного  и  пошли  назад.  При   состоянии   умов,   какое
господствовало  тогда  в  Московском  государстве,  при  всеобщей  шаткости,
неуверенности, недостатке точки опоры, при таком состоянии первый успех,  на
чьей  бы  стороне  ни  был,  имел  важные  следствия,  ибо   увлекал   толпу
нерешительную, жаждущую увлечься, пристать к чему бы то ни  было,  опереться
на что бы то ни было, лишь бы  только  выйти  из  нерешительного  состояния,
которое  для  каждого  человека  и  для  общества  есть  состояние   тяжкое,
нестерпимое. Как скоро узнали, что царское войско отступило, то восстание на
юге сделалось повсеместным. Боярский сын,  сотник  Истома  Пашков,  возмутил
Тулу, Венев и Каширу; в  то  же  время  встало  против  Шуйского  и  древнее
княжество Рязанское; здесь в челе восстания были воевода Григорий Сунбулов и
дворянин Прокофий Ляпунов.
   Писатели иностранные хвалят храбрость старого народонаселения рязанского;
летописцы московские  удивляются  его  дерзости  и  речам  высоким:  рязанцы
Ляпуновы оправдывают тот и другой отзыв.  Во  время  народного  волнения  по
смерти Грозного рязанцы - Ляпуновы и Кикины являются на первом плане;  Захар
Ляпунов, брат Прокофия, дерзкий, как увидим, на слово и на  руку,  первый  в
таком деле, на которое редкие могли решиться, заявляет  в  первый  раз  себя
тем, что не хочет быть в станичных головах  вместе  с  Кикиным  и  бежит  со
службы из Ельца. В 1603 году о нем  опять  встречаем  известие:  царь  Борис
велел спросить детей боярских рязанцев: кто на  Дон  к  атаманам  и  козакам
посылал вино, зелье, серу, селитру и  свинец,  пищали,  панцири  и  шлемы  и
всякие запасы, заповедные товары? Отвечали: был слух, что Захар Ляпунов вино
на Дон козакам посылал, панцирь и шапку железную  продавал.  Захара  за  это
высекли кнутом. Брат его, Прокофий, красивый, умный,  храбрый  и  в  военном
деле искусный человек, как отзывались об  нем  современники,  обладал  также
страшною энергиею, которая не давала ему покоя, заставляла всегда рваться  в
первые ряды, отнимала у  него  уменье  дожидаться.  Такие  люди  обыкновенно
становятся  народными  вождями  в  смутные  времена:  истомленный,  гнетомый
нерешительным  положением  народ  ждет  первого  сильного   слова,   первого
движения, и, кто первый произнесет роковое слово, кто первый двинется, тот и
становится вождем народного стремления.  Ляпунов  стал  за  Димитрия  против
Шуйского; мы не имеем права полагать, что Ляпунов был уверен в  самозванстве
того, кто называл себя Димитрием, в ложности слухов о его спасении: по  всем
вероятностям, он, как и большая часть, если  не  все  рязанцы,  как  большая
часть, если не все  жители  других  московских  областей,  не  имел  никаких
крепких убеждений  в  этом  отношении  и  восстал  при  вести  о  восстании,
повинуясь своей энергической  природе,  не  умея  сносить,  подобно  другим,
нерешительного положения, не умея ждать. С  другой  стороны,  восстание  под
знаменами Димитрия против Шуйского, т. е. против правления бояр,  охранявших
старину, не допускавших в  свои  ряды  людей  новых,  такое  восстание  было
привлекательно для людей, подобных Ляпунову,  Сунбулову  и  Пашкову,  людей,
чувствовавших в себе стремление быть впереди, но по происхождению не имевших
на это права.
   Кроме Рязани, двадцать городов в нынешних губерниях Орловской,  Калужской
и  Смоленской  стали  за  Лжедимитрия.  На  восточной  украйне,  в   странах
приволжских, точно так же, как  и  в  Украйне  Северской,  встали  холопи  и
крестьяне;  к  ним   присоединились   инородцы,   недавно,   после   долгого
сопротивления, принужденные подчиниться государству и теперь  обрадовавшиеся
случаю сбросить с себя это подчинение. Мордва, холопи  и  крестьяне  осадили
Нижний Новгород под  начальством  двух  мордвинов  -  Москова  и  Вокорлина,
волнение  коснулось  областей  Вятской  и  Пермской;  рознь   встала   между
пермичами, набранными в войско для царя: они начали биться  друг  с  другом,
едва не убили царского приставника, хотевшего разнять их, и кончили тем, что
разбежались от  него  с  дороги.  В  земле  Вятской  московского  чиновника,
присланного для набора войск, встретили громкою хулою на Шуйского, говорили,
что Димитрий уже взял Москву, пили за него заздравные чаши. Но  в  Астрахани
не чернь встала  за  Лжедимитрия:  здесь  изменил  Шуйскому  воевода,  князь
Хворостинин; здесь, наоборот, дьяк Афанасий Карпов и мелкие люди были побиты
с раскату.
   Болотников, соединившись со Пашковым и рязанцами,  переправился  за  Оку,
взял и разграбил  Коломну;  отряд  царского  войска  под  начальством  князя
Михайлы Васильевича Скопина-Шуйского одержал верх в сшибке на берегах Пахры;
но главная рать под начальством князя Мстиславского  и  других  бояр  старых
была поражена в семидесяти верстах от Москвы, при селе Троицком. Болотников,
гоня побежденных, дошел до Москвы и стал в  селе  Коломенском.  Царствование
Шуйского, казалось, должно было кончиться; при нерасположении к себе  многих
он имел мало средств к защите; на остатки разбитых Болотниковым полков  была
плохая  надежда,  области  кругом,  с  юго-востока  и   запада,   признавали
Лжедимитрия; цены на хлеб возвысились в Москве, а кто  хотел  терпеть  голод
для Шуйского? Но  в  полках,  пришедших  осаждать  Шуйского,  господствовало
раздвоение,  которое  и  спасло  его  на  этот  раз.  Пришедши  под  Москву,
Болотников тотчас обнаружил характер своего восстания: в столице явились  от
него грамоты с воззваниями к низшему слою народонаселения:  "Велят  боярским
холопам побить своих бояр, жен их, вотчины и поместья  им  сулят,  шпыням  и