Стародубцы начали давать государю своему деньги  и  рассылать  по  другим
городам грамоты, чтобы высылали к ним своих ратных людей на помощь царю; как
в других городах, так и в Стародубе теперь жители слушались одного человека,
какого-то Гаврилу Веревкина, успевшего взять  в  свои  руки  народную  волю.
Нашелся между стародубцами сын боярский, который решился ехать  под  Тулу  в
царский стан и спросить самого царя Василия, зачем он подыскался царства под
прирожденным государем?  Мученик  обмана  умер  геройски,  поджариваемый  на
медленном  огне  и  повторяя  те  же  речи,  что  Шуйский   подыскался   под
прирожденным  государем.  Этот  прирожденный  государь  между  тем  рассылал
грамоты по литовским пограничным городам с просьбою о помощи: "В первый раз,
- писал он, - я с литовскими людьми Москву взял, хочу и теперь идти к ней  с
ними же". О том же писал к мстиславскому державцу Пацу рославский  наместник
и воевода, князь Дмитрий Мосальский: "Чтобы вы прислужились государям  нашим
прирожденным  Димитрию  и  Петру,  прислали  бы  служилых  всяких  людей  на
государевых изменников, а там  будет  добра  много;  если  государь  царь  и
государь царевич будут на прародительском престоле на Москве,  то  вас  всех
служилых людей пожалуют своим великим жалованьем, чего у вас на разуме нет".
   Около самозванца начала  собираться  дружина,  над  которою  он  поставил
начальником поляка Меховецкого; в конце августа пришел к нему из  Литвы  пан
Будзило,  хорунжий  мозырский,  но  с  этою   малочисленною   еще   дружиною
Лжедимитрий не мог идти на освобождение  Тулы,  и  участь  ее  была  решена:
муромский сын боярский Кровков, или Кравков, предложил царю  затопить  Тулу,
запрудив реку Упу; сначала царь и бояре смеялись над этим  предложением,  но
потом дали волю Кровкову; тогда он велел каждому из ратных людей привезти по
мешку с землею и начал прудить реку: вода обступила  город,  влилась  внутрь
его, пресекла  все  сообщения  жителей  с  окрестностями,  настал  голод,  и
Болотников с Лжепетром, как говорят, вошли  в  переговоры  с  царем,  обещая
сдать город,  если  Василий  обещает  им  помилование,  в  противном  случае
грозили, что скорее съедят друг друга, чем подвергнутся добровольной  казни.
Шуйский, имея уже на плечах второго  Лжедимитрия,  естественно,  должен  был
хотеть как можно скорее избавиться от Лжепетра и Болотникова и потому обещал
помилование. 10 октября Тула сдалась. Болотников  приехал  в  царский  стан,
подошел к Василию, пал пред ним на колена и, положив саблю на  шею,  сказал:
"Я исполнил свое обещание, служил верно тому, кто называл себя  Димитрием  в
Польше: справедливо или нет - не знаю, потому что сам я  прежде  никогда  не
видывал царя. Я не изменил своей клятве, но он выдал меня, теперь я в  твоей
власти: если хочешь головы моей, то вели отсечь  ее  этою  саблею,  но  если
оставишь мне жизнь, то буду служить тебе так же верно, как и  тому,  кто  не
поддержал меня". В  страшное  время  Смуты,  всеобщего  колебания,  человек,
подобный Болотникову, не имевший средств узнать истину  касательно  событий,
мог в самом деле думать, что исполнил свой долг, если до последней крайности
верно служил тому, кому начал служить с первого раза. Но не все так  думали,
как Болотников; другие, не  зная,  кто  царь  законный  -  Шуйский  или  так
называемый Димитрий, считали себя вправе оставлять одного из них тотчас, как
скоро военное счастие объявит себя против него; иные, считая  и  Шуйского  и
Лжедимитрия одинаково незаконными, уравнивали  обоих  соперников  вследствие
одинакой не правоты обоих и вместе с тем уравнивали свои  отношения  к  ним,
считая себя вправе переходить от одного к другому: и тех и других было очень
много. Болотникова сослали в Каргополь и там утопили; Шаховского, всей крови
заводчика, по выражению летописцев, сослали на Кубенское  озеро  в  пустынь;
Лжепетра повесили; об участи Телятевского мало известно.
   Шуйский с торжеством возвратился в Москву,  как  будто  после  завоевания
царства; собственно говоря, поход  Шуйского  был  важнее  завоевания  многих
царств,   потому   что   поражение   шаек   Болотникова   было    поражением
противуобщественного  начала,  но  подвиг  был  не  кончен  и   потому   был
бесполезен. Шуйскому не следовало бы возвращаться в Москву: ему надобно было
воспользоваться своим успехом, двинуться на самозванца  и  его  истреблением
упрочить себя  на  престоле.  Но  мы  должны  взять  во  внимание  тогдашнее
состояние войска, не позволявшее удерживать его долго под оружием, и в какое
время года? В глубокую осень; помещиков должно было распустить по  домам  до
зимнего пути. Спешить, казалось, было  не  для  чего:  самозванец  находился
сначала в очень незавидном положении.
   Набрав тысяч до трех войска, Лжедимитрий пошел под Козельск и там,  напав
врасплох, разбил отряд царских войск. Но когда оттуда возвращался в Карачев,
то литовцы захотели уйти у него с добычею, взятою под Козельском,  и  начали
волноваться. Самозванец испугался и ушел от них с небольшим  отрядом  людей,
на которых совершенно полагался, и засел в Орле. Но и здесь  сильно  трусил,
особенно после покушения убить его ночью. Меховецкий не знал  сначала,  куда
девался царь, потом, узнав,  что  он  в  Орле,  послал  к  нему  с  просьбою
возвратиться,  потому  что  одно  его  присутствие  может  удержать  войско.
Лжедимитрий возвратился, но, видя,  что  войско  не  перестает  волноваться,
снова украдкою выехал по дороге  в  Путивль.  Тут  он  встретил  Валавского,
который из киевской Украйны шел к нему от князя Романа Рожинского с  тысячью
человек; потом встретил  Тышкевича  с  1000  человек  поляков,  князя  Адама
Вишневецкого,  знаменитого  Лисовского  и  других.  По   совету   Лисовского
Лжедимитрий пошел осаждать Брянск, на подмогу к  которому  спешили  воеводы,
князья Куракин и Литвин-Мосальский. Последний пришел  15  декабря  к  Десне,
которая отделяла его от города; несмотря  на  позднее  время,  река  еще  не
стала, лед шел по ней большими глыбами. Жители  Брянска,  видя,  что  ратные
люди остановились за льдом, кричали им: "Помогите! Погибаем!"  Ратные  люди,
слыша это, сказали: "Лучше нам всем помереть, нежели видеть  свою  братию  в
конечной погибели; если помрем за православную веру,  то  получим  у  Христа
венцы мученические". Взяв прощение друг у друга, они начали метаться в  реку
и поплыли. Ни лед, ни стрельба с другого берега, где стояли  осаждающие,  не
остановили их, и они благополучно добрались до города: ни один человек и  ни
одна лошадь не погибли. Вслед за  Мосальским  пришел  и  князь  Куракин.  Не
надеясь   отбиться   от   Лжедимитрия,   он   отступил,    снабдив    Брянск
продовольствием, и засел в Карачеве; Лжедимитрий,  не  надеясь  взять  этого
города, пошел на знмовку в Орел.
   Когда весть  о  появлении  самозванца  разнеслась  по  Польше,  то  люди,
хотевшие пожить на счет Москвы, начали собираться со всех сторон  под  знамя
Димитрия, выставленное князем Рожинским. Когда  собралось  до  4000  войска,
Рожинский выступил в поход и остановился в Кромах, откуда отправил послов  в
Орел к Лжедимитрию объявить ему о своем приходе, предложить условия службы и
требовать денег. Самозванец встретил послов неласково; на их речи он отвечал
им сам на московском наречии: "Я рад был, когда услышал, что Рожинский  идет
ко мне; но дали мне знать, что  он  хочет  изменить  мне:  так  пусть  лучше
воротится. Посадил меня прежде бог на столице моей без Рожинского  и  теперь
посадит; вы уже требуете денег, но у меня здесь много поляков не хуже вас, а
я еще ничего им не дал. Сбежал я из Москвы от  милой  жены  моей,  от  милых