подробностях этого славного дела и не забуду назвать тех, которые
в нем наиболее отличились".

Около  этого времени  генерал  Колли, командующий  правым флангом
неприятельской  армии,   написал  Бонапарту   письмо,  в  котором
требовал выдачи своего парламентера Мулена (Moulin), французского
эмигранта, задержанного  в Муреско,  и в противном  случае грозил
отомстить  за  него   на  особе  бригадного  генерала  Бартелеми,
находившегося в  плену у  австрийцев. Вот ответ  Бонапарта: "Ваше
превосходительство, мы считаем эмигрантов наравне с отцеубийцами,
которых  не может  защитить никакое звание.  Назначение господина
Мулена парламентером  сделано против правил чести  и несогласно с
уважением,  должным  народу  французскому.  Вам  известны  законы
войны,  и  я  не  могу  поверить вашим  угрозам  насчет  генерала
Бартелеми.  Но  если, вопреки  этим  законам,  вы позволите  себе
исполнить столь варварскую меру, то за это немедленно ответят все
ваши  пленные, находящиеся в  моей власти;  потому что я  питаю к
господам офицерам вашей  нации все уважение, которого заслуживают
храбрые воины".  И Бонапарт грозил не  попусту; в его власти было
уже  много  пленных;  он  отвечал генералу  Колли  восемнадцатого
апреля.

Следствием  блистательных  побед,  впервые  ознаменовавших  имена
Жубера, Массены  и Ожеро, было то,  что неприятельский арьергард,
бывший под начальством

Провера,  отрезан  и принужден  положить  оружие;  а этим  начато
разъединение   войск   австрийских  с   пьемонтскими  и   открыты
французской армии дороги на Милан и Турин.

Достигнув  вершин Монтеземото,  которые занял  Ожеро в  тот самый
день,  когда Серюрие  принудил Колли оставить  укрепленный лагерь
близ Чевы, главнокомандующий указал оттуда своей армии на снежные
вершины гор,  отделяющих ее  от Пьемонта, и  сказал своим воинам:
"Аннибал перешагнул через Альпы; а мы, - мы обойдем их".

Двадцать второго апреля одержана новая победа.

Танаро  перейден,   редут  бикокский  взят,   Мондови  со  своими
запасными  магазинами в  руках французов. Двадцать  пятого занята
крепость  Кераско.  В  ней   найдено  несколько  пушек  и  тотчас
приступлено к  улучшению ее укреплений.  Здесь, двадцать восьмого
числа, подписано перемирие.

За  несколько  дней   перед  этим,  именно  двадцать  четвертого,
Бонапарт отвечал так на письмо генерала Колли:

"Директория  предоставила  себе право  вести  переговоры о  мире;
поэтому  должно,  чтобы уполномоченные  короля, вашего  государя,
отправились в Париж, или  бы дожидались в Генуе уполномоченных со
стороны   французского  правительства.  Военное   и  нравственное
положение  обеих армий  не допускает  простых перемирий.  Хотя я,
лично,  и полагаю,  что  французское правительство  согласится на
безобидные мирные условия с королем, вашим государем, но по одним
моим  частным соображениям  никак не могу  приостанавливать своих
движений;  есть,  однако  же,  средство исполнить  ваше  желание,
совершенно  согласное  с  пользами  вашего  двора,  и  остановить
пролитие крови  напрасное и  потому противное рассудку  и законам
войны;  средство это  состоит в  том, чтобы  из трех  крепостей -
Кони,  Александрии  и  Тор-тоны,   сдать  мне  две,  которые  вам
угодно..."

Кони  и Тортона  сданы  войскам республики;  крепость Чева  тоже;
перемирие заключено.

И все это совершено  в течение одного месяца! С армией, совершено
уже изнуренной,  не получавшей подкреплений, терпевшей недостаток
и в провианте, и в артиллерии, и в коннице. И чудо это было делом
гения   одного  человека,   который  умел   избирать  помощников,
достойных себя.

Неприятели были  крайне удивлены.  Французская армия, исполненная
надежд на своего  молодого предводителя, беспокоилась, однако же,
о  своей   будущности,  соображая  слабость   своих  средств  для
предприятия столь  затруднительного, как  покорение Италии. Чтобы
отвратить  это   опасное  беспокойство  и   возбудить  еще  более
энтузиазма в своих войсках, Наполеон издал в Кераско прокламацию:

"Воины! Вы в две недели одержали шесть побед; взяли двадцать одно
знамя,  пятьдесят  пять  пушек,  несколько крепостей  и  овладели
богатейшей частью Пьемонта; взяли пятнадцать тысяч пленных, убили
и ранили более десяти  тысяч человек. До сей поры вы сражались за
голые  скалы,  ознаменованные  вашими  подвигами, но  бесполезные
отечеству. Вы сравнились славою с нашими армиями, что в Голландии
и  на  Рейне.  Претерпевая  недостаток  во всем,  вы  все  сумели
заменить собственно собою. Вы выигрывали сражения, не имея пушек,
переправлялись  через  реки,  не  имея понтонов,  делали  большие
переходы,  не имея  башмаков, стояли  на бивуаках, не  имея чарки
вина,  а  часто  и  куска хлеба.  Одни  только  вы способны  были
мужественно перенести  все эти  недостатки! Благодарное отечество
будет вам  отчасти обязано  своим благоденствием; и  если от вас,
победителей  Тулона,  можно  было  ожидать  подвигов  бессмертной
кампании 1793  года, то чего нельзя  ожидать от вас теперь, после
этих подвигов!

Две армии,  которые перед  этим дерзостно нападали  на вас, бегут
теперь в страхе; люди бессовестные, которые насмехались над вашим
бедствием и радовались успехам ваших неприятелей, теперь трепещут
в  смущении. Но,  воины! Не скрою  от вас,  что вы еще  ничего не
сделали,  потому что  многое  остается еще  неоконченным. Еще  ни