архаическом скульпторе  Аохерме (VI век до  н.  э.)  и его статуе  Артемиды:
"Голова богини спереди улыбается, а сбоку кажется печальной".
     Проследим в  общих  чертах эволюцию  мимики  в  скульптуре  в  связи  с
проблемой   пластической  экспрессии  вообще  и  с  развитием  скульптурного
портрета, в частности.
     На первый  взгляд  может  показаться,  что  нашему  утверждению,  будто
архаической  скульптуре не  дается мимическая  экспрессия, противоречит  тот
факт, что  в египетской  скульптуре портрет играл очень важную роль.  Однако
тут нет никакого противоречия. Прежде всего,  настоящего расцвета  портрет в
египетской скульптуре  достигает только в  поздний период  своего  развития.
Кроме того, по существу своего назначения портрет в Древнем Египте служил не
столько  оптическим,  сколько  магическим  целям,  был  предназначен  не для
зрителя, а  для собственника,  его замуровывали  в могильной  камере,  чтобы
двойник умершего  (Ка) мог узнать  свое тело и  опять в него вернуться после
скитаний в  загробном мире.  Наконец, египетский  скульптурный портрет имеет
абстрактный, тектонический  характер.  Его реализм  относителен -- в нем еще
нет  органической  жизненности, нет  индивидуальной  мимики,  его  невидящий
взгляд блуждает в  ином мире. Портретные черты, которые египетский скульптор
очень  тонко  подмечает,--  не отражение  индивидуальной  психики,  а словно
снаружи  положены на совершенно  неизменное, абстрактное  ядро.  Чрезвычайно
характерно,  что  египетские  статуи  никогда  не  выражают  ни  гнева,   ни
удивления, ни улыбки.
     Можно  сказать,  что  древняя  египетская  скульптура еще не  поставила
проблемы ни характера, ни душевного движения.
     Не случайно, что и  греческая скульптура долго избегала этих проблем: в
эпоху архаики и в раннем периоде классического стиля задачи  выразительности
лица,   индивидуальной  мимики,  эмоциональной  экспрессии  чужды  греческой
скульптуре.   Известная   роль  здесь   принадлежала,   несомненно,   культу
обнаженного  тела  в  Древней  Греции,  большому вниманию,  которое  уделяли
человеческому  телу  в греческой  общественной  и  религиозной  жизни. Греки
постоянно  видели  обнаженное  тело на  спортивных  праздниках,  олимпийских
играх, в палестрах и гимнасиях -- поэтому вполне естественно, что глаз грека
был особенно чувствителен к выразительности тела. Несомненно, в связи с этим
моторным чутьем  в греческой  скульптуре вырабатывается  своеобразный  идеал
головы  и  лица  (так называемый греческий профиль): контур  носа  по прямой
линии  продолжает  контур   лба  --  здесь  взаимоотношение  отдельных  черт
определяется не  психологической,  а  пластической выразительностью. Поэтому
портрет  в  настоящем смысле слова  появляется  в  греческой скульптуре  так
поздно,  в сущности  говоря, только в конце классического периода, во второй
половине IV века.
     Именно в этот период особенно бросается  в глаза принципиальное отличие
греческого портрета от египетского. Греческий портрет отрывается от магии  и
религии,  он  ориентирован  не  на  потусторонний  мир,  а  на  сограждан  и
потомство.  Вместе  с тем,  в отличие  от египетского портрета,  мы  видим в
греческом портрете не накопление индивидуальных черт сходства на абстрактной
основе, а воплощение возвышенного представления о человеке.
     В  эпоху  архаики   головы  греческих   статуй  лишены  индивидуального
выражения; они  как  бы не  участвуют  в  действиях  и  переживаниях  фигуры
(попытки  добиться  этого участия приводят, как мы уже  знаем,  к  условной,
"архаической"  улыбке). Головы скульптур V века (например, Фидия)  воплощают
обобщенную,  типическую  экспрессию,  возвышенную  одухотворенность (то, что
греки определяли  понятием  "этос"). Здесь достигнута  полная гармония между
принципами этики и нормами  практического поведения, здесь создан типический
родовой    образ.   Но    если   в   египетской    скульптуре    обобщенная,
геометризированная  структура  составляет только скелет человеческой головы,
то в греческой голове классического стиля она -- внутри, в самом человеке, в
его разумности, совершенстве.
     Насколько   мимика   классической   скульптуры   носит   обобщенный   и
неопределенный характер, видно  из ошибок археологов,  пытавшихся по головам
статуй определить их  пол (Афину Лемнию Фидия, пока была известна только  ее
голова,  принимали за юношу;  голову  Ганимеда  Поликлета, пока в Помпее  не
нашли бронзовую копию,  принимали  за  голову  девушки и т.  п.). Даже когда
скульптор  V века  ставил  своей  целью  изображение  определенной  личности
(например,  портрет   Перикла   скульптора   Кресилая),   он   ограничивался
традиционной, идеальной структурой головы, избегая специфических черт и даже
пряча,  маскируя их (так,  например, сужающуюся кверху голову  Перикла,  над
которой  смеялся Аристофан в своих комедиях, Кресилай прячет под шлемом). Не
случайно современники, восхищаясь портретом Кресилая, говорили о том, что он
ставит своей задачей "делать благородных людей еще более благородными".
     Характерна  также созданная в V  веке портретная форма  "гермы",  чисто
тектоническая  и  абстрактная  -- четырехгранный,  суживающийся книзу столб,
увенчанный  слегка  стилизованным   портретом  (сначала,  по-видимому,   так
изображали только бога Гермеса -- отсюда  и название). Иногда --  и  это еще
более подчеркивает абстрактный, идеальный характер греческого бюста -- герма
завершалась не одной, а двумя головами -- двух философов, двух поэтов (такие
гермы ставили в библиотеках и в частных домах).
     Характер  человека, свойство бога классическое  искусство  воплощает не
мимикой, не выражением  лица,  а позой, походкой, специфическими  движениями
или атрибутами. Олимпийские  боги на  фризе Парфенона  характеризованы очень
тонко,  но   чисто  моторными  или   символическими   признаками:  у  Зевса,
единственного из  богов,--  кресло  со спинкой,  изнеженный Дионис сидит  на
подушке  и  опирается  на  гибкого,  нетерпеливого  Гермеса,  хромой  Гефест
опирается на  палку,  воинственный Арес свободным  жестом охватил  колени  и
покачивается.
     Некоторый перелом наступает только в IV веке. В  это время  усиливается
интерес к  портрету, появляется  большее разнообразие его типов  -- скорбный
Еврипид,  просветленное  безобразие  Сократа, воображаемый  портрет  слепого
Гомера.  Но  и  в это время портреты отличаются обобщенностью  и героической
приподнятостью, воплощающей личность в борьбе с судьбой.
     Контраст между  V  и IV веками  до н. э. в  трактовке портрета особенно
ясен на эволюции изображения глаз. До IV века у взгляда греческой статуи нет
ни индивидуальной жизненности, ни какого-нибудь определенного выражения; это
абстрактный взгляд вне времени  и пространства, ни на что не  обращенный, не
отражающий    никакого   характера   или   переживания.    Первые    попытки
драматизировать голову человека, и  в особенности его  взгляд, делаются в IV
веке. Но  все же этот драматизм  воплощает не  индивидуальные переживания, а
духовное     напряжение    вообще,    страстную    взволнованность.    Всего
последовательнее  эту   драматизацию   образа  проводит  скульптор   Скопас.
Экспрессия  его  голов достигнута целым рядом специфических  приемов: лоб  с
поперечной складкой, глаза в тени углубления, открытый  рот, из которого как