навалятся. Волчья жизнь! Не любо мне с ними шастать.
     - А шастал-таки,  разбойничал. Как же ты к стрельцам не побоялся?
Ведь я тебя могу и на виселице вздернуть.
     - Все в твоей воле, батюшка, - низехонько поклонился Секира. - Но
токмо повинную голову и меч не сечет. Я ж за себя шесть десятков воров
отдаю. Чать, стоит моя голова этого. Не погуби, батюшка!
     - Дерьмо  ты,  - сплюнул голова.  Душепродавцев-изменников Кузьма
Андреич терпеть не мог.
     - Уж какой есть, батюшка. Но гулебщиков, кои супротив царя и бога
воруют, мне не жаль.
     Голова поднялся  с  походного  стульца,  близко  ступил к Секире,
глянул в упор.
     - И  все  ж  лукав  ты,  ананья...  Сказываешь,  шесть десятков в
казачьем войске? А не боле? Может, целая рать собралась, а?
     - Так то ж моя погибель,  батюшка! - вскричал Секира. - Ведь коль
тебя проману - голова моя с плеч.
     Голова повернулся к сотникам.
     - Подымайте стрельцов.
     Начальные люди побежали к сотням.
     - А мне куды ж, отец-воевода? - вопросил Секира.
     - При мне будешь. Верните гультяю коня!

     Казаки правили   тризну.   Тянули  из  баклажек  горилку  и  пели
заунывные песни.  Их,  как  и  сказал  Секира,  было  не  свыше  шести
десятков.  Остальное же войско отошло на полуверсту вспять и залегло в
высокой траве. Ждали долго. Глядач нет-нет да и высунется из травы.
     - Тихо, батько.
     "Ужель сорвется? Ужель стрельцы о войске распознали? Тогда Секире
не вернуться", - тревожился Болотников.
     - Полежали еще с полчаса, и вот наконец глядач бодро донес:
     - Выступили, батько!
     На голове глядача пук травы, и казак сливается с зеленой степью.
     - Рысью скачут.
     - Много ли?
     - Сотни две, а то и боле.
     Болотников осторожно выглянул из дикотравья,  прикинул  на  глаз.
Стрельцов было около трехсот человек.
     "Никак, все выступили. Слава богу... Но что это?"
     Добрая сотня  служилых вдруг остановилась в полуверсте от холмов,
остальные же ринулись к лощине.
     "Хитер, бестия!"  -  помрачнел  Болотников.  Голова оставил часть
войска на подходе к лощине. Неужели он разгадал казачий замысел?
     Стрельцы лавиной  хлынули  в лощину.  Казаки,  побросав баклажки,
взлетели на коней и приняли бой.  На каждого донца приходилось по  три
служилых.  Напор стрельцов был страшен.  А Болотников все выжидал,  но
стоявшие в степи  стрельцы  и  не  помышляли  приближаться  к  лощине.
Секира, находившийся подле Смолянинова, нервно кусал губы.
     - Ты бы помог стрельцам, батюшка. Казаки аки звери бьются.
     - Сиди и помалкивай, - строго оборвал казака Смолянинов.
     "Пропало дело,  -  удрученно  вздохнул  Секира.  -  Но   чего   ж
Болотников тянет? Побьют донцов в лощине".
     - У них не токмо сабли,  батюшка,  но и по паре пистолей. Загинут
государевы люди.
     - Помалкивай!  - вновь рыкнул на гультяя Смолянинов,  слушая, как
из лощины доносятся ожесточенные возгласы ратоборцев.
     - Не пора ли,  батько?  - нетерпеливо тронул Болотникова за плечо
Мирон Нагиба.
     - Пора!
     Болотников резко  поднялся  и  потянул  за повод лежащего на боку
Гнедка.
     - По коням, други!
     Казаки молнией  метнулись  к  коням.   Взбудораженные,   дерзкие,
глянули на Болотникова.
     - Ты,  Нагиба,  в лощину!  Две сотни со мной! - громогласно, чтоб
слышало все войско, выкрикнул Иван.
     Донцы, не суетясь и не мешкая,  тотчас разбились на два крыла  и,
устрашающе гикая, устремились к врагу.
     Секира, как только увидел казаков,  в  один  миг  выхватил  из-за
кушака Смолянинова пистоль и пришпорил коня.
     - Подлый лазутчик! - рявкнула голова. - Догнать!
     Несколько стрельцов  припустили  за Устимом,  но где там:  казаки
выделили Секире резвого скакуна.
     На стрельцов   надвигалось   казачье   войско.  Смолянинов  сразу
определил, что донцов чуть ли не вдвое больше, однако не дрогнул.
     - Вперед!  С нами бог и государь! - отважно крикнул он, вытягивая
из золоченых ножен саблю.
     Сшиблись! Зазвенела  сталь,  огненными змейками посыпались искры,
захрапели кони. Сила столкнулась с силой.
     Бой был  жестокий  и долгий.  Стрельцы сражались с остервенением.
Воодушевлял их сам голова.  Тяжелый, могучий, он врубался в самую гущу
повольников и гулко кричал:
     - Не робей, служилые! Постоим за батюшку царя!
     Но казаки, мстя за павших товарищей, бились еще злей и неистовей.
Особенно туго приходилось стрельцам  там,  где  рубились  богатырского
вида казаки Болотников и Нечайка Бобыль. Много стрельцов полегло после
их сабельных ударов.
     Смолянинов же все упорствовал,  но когда казаки одолели стрельцов
в лощине и пришли на помощь Болотникову,  голова  приказал  отступать.
Донцы  пустились  было  в  погоню,  однако  утомленные  после  длинных
переходов кони так и не смогли достать более сытых и резвых стрелецких
лошадей.
     На поле брани остались лежать  пятьдесят  шесть  казаков  и  чуть
более сотни стрельцов.
     Победа Болотникова не обрадовала. Он смотрел, как донцы подбирают
убитых повольников, и мрачно раздумывал:
     "Нелегко с царевым воинством  биться.  Тяжко  будет  русскому  на
русского меч поднимать, много крови прольется".

ГЛАВА 7
                            КУПЕЦ ПРОНЬКИН