многие  эпизоды  заведомо  позднего  происхождения.  Иначе,  печатный  текст
"Калевалы"  -  сплав  древности  и   современности   (если   под   последней
подразумевать всю эпоху после  принятия  христианства).  Однако,  не  считая
незначительных   христианских   реалий   типа    нательных    крестиков    и
заключительного крещения ребенка -  будущего  властителя  Карелии  (вставной
фрагмент явно позднего и конъюнктурного происхождения), "Калевала" - всецело
языческая книга -  буйная,  непредсказуемая  и  многоцветная,  с  множеством
древних  Божеств,  постепенно  превратившихся  в  народном  представлении  в
обычных людей, наделенных, тем не менее, волшебными способностями.
   Неповторим и  незабываем  образный  и  поэтический  язык  "Калевалы".  Он
настолько сладкозвучен, что даже в русском переводе воспринимается как  верх
совершенства:

   Мне пришло одно желанье,
   Я одну задумал думу, -
   Быть готовым к песнопенью
   И начать скорее слово,
   Чтоб пропеть мне предков песню,
   Рода нашего напевы.
   На устах слова уж тают,
   Разливаются речами,
   На язык они стремятся,
   Раскрывают мои зубы... (Перевод - здесь и далее - Л.Бельского)

   Переводится  название  эпической  поэмы,  как  "Сыны  Кaлевы"  (Кaлева  -
родоначальник  карело-финских   племен).   Любопытно,   что   собственно   в
фольклорной  поэзии  и  прозе  название  "Калевала"  почти  не  встречается.
Популярным  это  слово  сделалось  после  опубликования  эпоса  (сокращенной
композиции - в 1835 году и полной версии  -  в  1849  году).  Имя  прапредка
Калевы поминается постоянно (кстати, в его основе лежит  один  из  архаичных
ощеязыковых корней "кал"). В сказаниях и  песнях,  оставшихся  за  пределами
литературной обработки Э.Л„нрота, Калева - великан, у которого 12 сыновей.
   Многие герои "Калевалы" также из числа первопредков и первотворцов. Таков
северный Орфей - Вяйням„йнен (сокращенно - Вяйн„) - Мудрый старец, сказитель
и песнопевец-музыкант, шаман и волшебник (рис.69). Он несет в себе отпечаток
архаичного Божества-демиурга и живого человека,  подверженного  сомнениям  и
страстям  (в  частности,  Вяйно  часто  и  обильно  плачет).  Точнее,  образ
Вяйнем„йнена, как он дожил до наших дней, соединил в  себе  представления  о
первопредке и первотворце. Черты последнего  особенно  заметны  в  начальных
космогонических главах.
   Вяйням„йнен - сын  Небесной  Богини  -  Ильматар,  дочери  воздушного  (и
безвоздушного,  то  есть  космического)   пространства.   Забеременела   она
одновременно от буйного Ветра, который "надул" плод в процессе "качания"  на
волнах, и синего Моря, которое обеспечило последующую  фазу  беременности  -
"полноту" (следовательно, обоих можно считать отцами Вяйн„).  Между  прочим,
подобное зачатие эпического героя от ветра встречается и в других мифологиях
(например, у пеласгов - предшественников эллинов на  Балканах),  что  лишний
раз  подтверждает  общность  генетических  и  культурных  корней   различных
этносов.
   Роды у Ильматар не наступали до тех пор, пока она не превратилась в  Мать
воды - первозданную водную стихию и не выставила  над  бескрайним  первичным
Океаном пышущее жаром колено. На него-то и опустилась космотворящая птица  -
Утка (у других северных народов это могла быть гагара, у древних  египтян  -
дикий гусь, у славяно-русов - гоголь-селезень, но мифологическая первооснова
у всех одна). Из семи яиц, снесенных Уткой (шесть золотых и одно  железное),
и родилась Вселенная, весь видимый и невидимый мир:

   Из яйца, из нижней части,
   Вышла мать-земля сырая;
   Из яйца, из верхней части,
   Встал высокий свод небесный,
   Из желтка, из верхней части,
   Солнце светлое явилось;
   Из белка, из верхней части,
   Ясный месяц появился;
   Из яйца, из пестрой части,
   Звезды сделались на небе;
   Из яйца, из темной части,
   Тучи в воздухе явились...

   В этом  изумительном  по  красоте  и  „мкости  фрагменте  зачатки  многих
космологий  и  мифологем  других  культур,  связанных  с  представлениями  о
Космическом яйце,  что  как  раз  и  подтверждает  былую  социокультурную  и
этнолингвистическую общность всех народов Земли. Так, в космогонии  Древнего
Египта (гермопольская версия) бытовал аналогичный сюжет - только вместо утки
выступал белый гусь Великий Гоготун: он снес яйцо, из которого  родился  Бог
Солнца, рассеяв тьму и хаос, что  свидетельствует  об  общих  мифологических
воззрениях тех пранародов, которые положили начало и  древним  египтянам,  и
древним индоевропейцам, и древним финно-угорцам.
   По древнеегипетским представлениям,  изначальное  Космическое  яйцо  было
невидимым, так как оно возникло во тьме до сотворения мира. Из него в образе
птицы появилось солнечное Божество, которое так характеризуется в  подлинных
текстах: "Я - душа, возникшая из хаоса, мое гнездо  невидимо,  мое  яйцо  не
разбито". В других текстах голос космотворящей птицы - дикого гуся  Великого
Гоготуна - прорезал бесконечное безмолвие хаоса, "когда в  мире  еще  царила
тишина". По одним источникам, яйцо несло в себе птицу  света,  по  другим  -
воздух. В "Текстах саркофагов" говорится, что оно было первой сотворенной  в
мире вещью. Аналогичную картину рисует древнеиндийская мифология. Сотворение
мира из хаоса великим Первобогом Брахмой происходит с помощью золотого яйца,
две половинки которого образуют землю и небо.
   Космогонические мифы многих народов Евразии  во  многом  повторяют  сюжет
"Калевалы". По представлениям нганасан,  живущих  на  Таймыре,  первотворцом
мира была утка, которая достала со  дна  океана  щепотку  земли,  и  из  нее
образовалась вся суша. В мансийских  преданиях  за  щепоткой  земли  на  дно
океана ныряют две гагары. Птица, которая выступает творцом (демиургом)  мира
у разных народов, иногда меняет свое обличие. У североамериканских  индейцев
тлинкитов - это  ворон,  у  якутов  -  ворон,  утка  и  сокол,  у  некоторых
австралийских племен - орел-сокол.