Тут только директор заметил ее голые плечи и всплеснул руками.
     - А ну-ка, давай отсюда, - сказал он строго. - Кто за тебя  отвечать-то
будет? Ишь вырядилась, голенькая.
     Она хотела возразить, но он закричал:
     - Марш, марш, мы сейчас вслед идем. Дед, проводи,  набрось  ей  там  на
плечи мой плащ!
     Когда они ушли, наступило недолгое молчание. Директор что-то обдумывал.
     - Ну, вот что, Иван  Семенович,  -  сказал  он  решительно.  -  Вы  его
оставляйте здесь, мы его у  вас  купим,  чучело  сделаем  или  заспиртуем  и
дощечку сочиним: "Гигантский полоз, убитый в горах Ала-Тау." А может,  он  и
вырос тут так, а? обратился он ко мне. - Уж больно он, правда, здоров. Таких
"корольками" называют. Той же самой породы змея, ну, вроде как король  среди
своих. Бывает, бывает такое у них. Это и старики  рассказывают,  и  читал  я
где-то об этом. Ты сходи завтра, хранитель, на биофак, там есть  препаратор.
Пошли, товарищи! А змею оставляйте, оставляйте тут, бригадир. Здесь холодно,
она не испортится. - Он пошел и ласково тронул архитектора за плечо.  -  Ну,
пошли, пошли, дорогой, - сказал он заботливо. - На вас сегодня даже  фуфайки
нет.
     На улице было уже совсем темно. Клара, высокая, прямая  и  опять  очень
красивая, стояла в плаще директора, наброшенном на плечи, и, закинув голову,
смотрела на звезды.
     - Самолет пролетел, - сказала она. - Вон-вон, над горами огонек.  Часто
что-то стали они летать за последнее время.
     - Да, часто, - невесело подтвердил директор. - Очень часто.
     Настроение у него заметно испортилось.
     - Ну а раскопки у тебя как? - спросил он хмуро. - Одних копыт да  рогов
накопал, а? Бросай все это дело. Сматывай палатки и приезжайте сюда.  Вот  и
все.
     Я вынул из кармана бляшку и протянул ему. Он равнодушно взял ее в руки,
осветил папироской и вдруг ахнул, высек огонь  из  зажигалки  и  стал  жадно
рассматривать.
     - Откуда это у  тебя?  -  спросил  он.  Я  сказал,  что  дала  в  горах
буфетчица.
     - А у нее откуда?
     - А ей принес какой-то пьяный.
     - Да? Пьяный? - в восторге  крикнул  директор.  -  Вы  слышите,  Клара,
пьяный! Ну, все! Значит, есть где-то спящая красавица, есть, есть! Нам  тоже
вчера принесли в музей две такие бляшки и серьгу с  верблюдом.  Я  уж  хотел
посылать за тобой, а Клара сказала: "Да ведь это из нашей  же  коллекции,  у
нас при прошлом директоре всю коллекцию скифского золота  раскрали".  Клара,
смотрите, видите? - И он сунул ей бляшку в руки.
     - Да, - сказала серьезно Клара, глядя на меня. - Да, хранитель, значит,
действительно ваша красавица ждет вас где-то. Надо искать.
     Я промолчал.
     - Ваша красавица, хранитель. Ваша! Археологическая! - повторила Клара с
нажимом.
     Директор поглядел на нее, хотел что-то сказать, но вдруг махнул рукой и
отошел.
     - Пока! - крикнул он. - До завтра.
     - Ладно, - сказал я Потапову. - Пошли и мы. И мы пошли.
     - Стойте! - крикнула вдогонку Клара. - Стойте. Я  вас  провожу.  -  Она
подбежала к нам. - Ну, стойте же, товарищи. - И она нас обоих подхватила под
руки. - Завтра, если будет хорошая погода, надо съездить в  горы.  Если  это
действительно горное золото...

     К себе я ее не пустил. Мы попрощались на пороге.
     - У меня очень не убрано, - сказал я  ей.  Потапов  как  вошел,  так  и
рухнул на диван, только сапоги сбросил. Когда я вернулся с чайником, он  уже
храпел. Лицо у него было изможденное, желтое, с запекшимся ртом. Я осторожно
приподнял его голову и подсунул подушку. Он даже  и  не  шелохнулся,  только
бормотал что-то. Я пошел, сел за стол, налил себе холодного чая,  но  только
пригубил и отставил. Не хотелось ни сидеть, ни  пить,  ни  думать.  Тогда  я
достал из шкафа пальто, бросил его на пол около дивана, положил в  изголовье
пиджак, лег и сразу же заснул. Спал я часа три и проснулся  от  собственного
крика. Впрочем, может, это мне тоже приснилось. В комнате  было  по-прежнему
тихо. Светлый лунный квадрат лежал на полу,  и  в  нем  шевелились  какие-то
неясные тени. Тишина стояла такая, что было слышно, как перекликаются собаки
всего города. Я подошел к окну, асфальт блестел (значит, пролетел дождик), с
другой стороны улицы поднимались неподвижные темно-синие тополя - парк. И ни
прохожего, ни проезжего!  Все  спало,  спало,  спало...  "Ну,  хоть  одно-то
хорошо, - смутно подумал я, - с этой  дурацкой  историей  теперь  покончено!
Впрочем, и вообще-то мы все придумали со  страху!  Что  же?..  Ведь  и  черт
когда-то существовал. Его тоже видели". Я вынул из кармана бляшку и  немного
повертел  ее  в  руках.  "Вот  бляшка:  где-то  разграбили  богатое  женское
погребенье, и золото уже пошло  гулять  по  рукам.  Не  сегодня  завтра  они
появятся в скупке и у протезистов.  Значит,  надо  не  опоздать,  завтра  же
сделать заявку. Пойти в управление милиции или в НКВД"... И тут вдруг кто-то
совершенно ясно и отчетливо сказал мне в ухо:
     - Уходи, пока не поздно! Скажи, что получил  телеграмму  от  матери,  и
уезжай! Чтоб завтра тебя здесь не было! Слышишь?
     Это была трезвая, совершенно  дневная  мысль,  из  числа  тех,  которые
приходят внезапно, поражают своей  ясностью  и  достоверностью  и  именуются
"озарением". Я вздохнул, отошел от окна  и  уже  хотел  лечь  спать,  как  в
коридоре рядом хлопнула дверь, заплакал ребенок и женский голос запел:

                           Все люди-то спят,
                           Все звери-то спят!
                           Одна старуха не спит,
                           У огня сидит,
                           Мою шерсть прядет,
                           Мою лапу варит.
                           Скырлы, скырлы, скырлы,
                           Отдай, старуха, мою лапу.

     "Это у нового завхоза поют", -  подумал  я.  Наступила  минута  тишины,
потом резко скрипнула колыбель и опять тот же голос повторил  таинственно  и
зловеще:

                           Отдай мою лапу, старуха.