"Вот где чертовщина-то", - подумал я и поглядел на часы.
     Было уже три часа. Спать не хотелось.  Прошвырнуться,  что  ли?  Может,
тогда лучше засну...
     Я очень люблю ночную Алма-Ату: ее мягкий мрак, бесшумные ночные  арыки,
голубые прямые улицы, дома, крылечки,  низкие  крыши.  Весной  -  тяжелые  и
полные,  как  гроздья  винограда,  кисти  сирени;  осенью  -  пряный  аромат
увядания; зимой - сухой хруст и голубые искры  под  ногами.  Как  бы  ты  ни
волновался, что бы ни переживал - пройди  этак  кварталов  двадцать,  и  все
станет на свое место: сделается ясным и простым. Только не торопись,  а  иди
потихонечку, насвистывай что-нибудь, кури,  если  куришь,  грызи  семечки  и
отдыхай, отдыхай!
     Путь, который я проделывал в эти часы, всегда одинаков:  сначала  через
весь город к головному арыку - посмотреть, как  несется  по  бетонному  ложу
черная бесшумная вода, потом  вниз,  к  Алма-Атинке,  к  ее  плоским  низким
песчаным берегам; посидеть там, опустить  ноги  в  холодную  воду,  помочить
голову, а потом встать и, не обуваясь, пройти по  не  совсем  еще  остывшему
асфальту в парк; сделать  полный  круг  около  него,  потолковать  с  ночным
сторожем -  казахом-стариком,  отлично,  без  запинки  говорящим  по-русски,
покурить, что-то такое от него выслушать, что-то такое ему рассказать и  уже
усталым, успокоившимся, ленивым и добрым идти и ложиться. Вот  этот  путь  я
проделал сейчас. Но когда я подошел к собору, то увидел, что на  лавочке  со
сторожем сидит и еще кто-то незнакомый в стеганой ватной куртке. "Кто же это
такой?" - подумал я.
     - Нет, это  не  тот  Шахворостов,  -  сказал  сторож.  -  Этот  -  Петр
Андреевич! Он не особо богатым был. У него всего один  колониальный  магазин
на базаре, а ряды не его, а Семена Фомича.
     - Все Шахворостовы богатые, - категорически ответил тот, в куртке, и  я
вдруг узнал моего кладоискателя.
     "Подойти", - подумал я и кашлянул. Но они разговаривали и не слышали.
     - А Петр Андреевич был простой, - сказал сторож. - Мы с  ним  пили  вот
так! И эта его дочка, что бухгалтером  в  утиле  работает,  всегда  со  мной
здоровается, как увидит.
     - Так ты верно знаешь, что она все  еще  там,  на  приемном  пункте?  -
спросил старик, что-то прикидывая.
     - Хм, странное дело, - усмехнулся сторож. -  Пойди  посмотри,  какая  у
меня дощечка висит.  "Собирайте  рога,  кости,  тряпки.  Получите  костюм  и
велосипед". И все это нарисовано красками. Иду раз, а она  с  этой  дощечкой
мне  навстречу:  "Прибейте,  дедушка,  куда  повидней,  видите,  какая   она
нарядная. Вся блестит!" Я и повесил возле численника, кто приходит -  всегда
смотрит.
     - Так я завтра схожу, - решил Родионов. -  Там  их  целый  грузовик:  и
бараньих и коровьих. Ну что ж? Ты вот так целую ночь и сидишь на лавочке?
     Сторож взглянул на небо.
     - Вот сейчас пойду в столярку, лягу, - сказал он, - теперь уже до  утра
никто не придет. Директор иногда ходит.
     - Что это он? - удивился Родионов.
     - А кто ж его знает, - ответил сторож, зевая и качаясь от зевоты.  -  С
женой что-то, наверно.
     - Да что ты! - радостно воскликнул Родионов. Но тут я вышел из тени,  и
они оба смешались. Сторож начал лепить папироску, а кладоискатель шарить  по
карманам. Я помахал им рукой и сказал:
     - Привет вам, громадяне! Все полуночничаете?
     - Служба такая, - строго улыбнулся сторож.  -  Не  отойдешь  ведь.  Вот
говорил дирекции: овчарку надо. Как бы нужно! Я бы, скажем, пошел в обход...
     - Ладно, дед, - сказал я и сел. - Не крути ты  мне  шарики,  тебе-то  и
одному тут делать нечего, а то - овчарку ему! Что  давно  вас  не  видно?  -
обернулся я к Родионову.
     Он неуверенно посмотрел на меня.
     - Я только что из гор, - ответил он, - вот записку вам... - Он полез  в
карман. - Два раза проходил мимо вашей резиденции. Огонь горит, а голоса  не
слышно - то ли спите, то ли работаете. Я не решился. Вот, пожалуйста... -  И
он протянул мне записку.
     Выплыла луна, стало совсем светло, и я без  труда  разобрал  убористый,
очень четкий почерк Корнилова.
     "Дело получается дрянь, - писал он. - Как вы знаете, черт  нас  попутал
открыть огромное скопление костей крупного и мелкого домашнего  скота.  Сюда
их сбрасывали,  наверно,  веками  (попадаются  и  черепа  диких  животных  -
барсука, волка, лисы). Все это очень интересный материал для  тем  "Охота  и
животноводство диких усуней" и "История фауны голоцена". После того как  все
это зарыли, я приказал тихонько выбирать целые черепа и плюсны ног.  Но  тут
кто-то распустил слух, что мы опять раскапываем  скотское  сапное  кладбище.
Паника началась страшная. Колхозники перестали к нам ходить, жена  бригадира
прислала за самоваром, а про стаканы сказала:  пусть  остаются,  мне  их  не
надо.  Козлову  (это,  помните,  тот,  который   интересовался   красавицей)
запустили в голову кирпичом. Кто, за что, он не говорит, но ясно:  колхозные
ребята. Поговорите с директором - может быть, он приедет с милиционером".
     Я сунул письмо в карман и сказал:
     - И на кой черт ему понадобились эти кости, ну, зарыл бы  их  с  самого
начала, и все! А то ведь вон что получается.
     Родионов встрепенулся и так обрадовался, что схватил меня даже за руку.
     - Да ведь и я ему говорил: "Зарой!.." - азартно воскликнул он. - На кой
черт вам эти коровьи лопатки? Это что, вещь! Это древность?  Археология?  Э,
да что! - Он досадливо махнул рукой и  вдруг  сказал  своим  обычным  тоном,
скрипучим и злым: - Вот бригадир Потапов вчера в город поехал докладывать.
     - О чем, - спросил я, - кому?
     - Ну о чем? О том самом! - ответил он сердито.
     - А кто вам про это?.. - спросил я. Он помолчал.
     - Никто, - сказал он сухо, - сам знаю! Тут мне что-то пришло в  голову,
и я сказал:
     - Это Михаил Степанович вам  сообщил.  Он  не  ответил,  только  быстро
посмотрел на меня, и я понял, что угадал.
     "Здорово! - подумал я.  -  Везде  он  успевает!"  Дед-сторож  сидел  на
лавочке и преувеличенно громко зевал. Ему давно хотелось идти в столярку  на
боковую, но при мне покинуть пост он не решался.
     - Ну ладно! - сказал я. - Утро вечера мудренее. Пойдемте спать.
     - Куда это? - спросил Родионов удивленно.
     - Ко мне.
     Он вдруг как-то потерялся, словно обомлел, и робко поглядел на меня.
     - Да ведь поздно, - сказал он. - Я к вам лучше завтра, если позволите.
     - Идем, идем, - сказал я категорически и дотронулся до его руки.  -  Вы