Эгидий учился богословию в Алькала-де-Энаресе [741] и  получил  там  степень
доктора. Он приобрел столь блестящую репутацию, что его сравнивали с  Пьером
Ломбаром [742], св. Фомой Аквинатом [743], Иоанном Скоттом [744]  и  другими
заслуженными богословами. Его таланты побудили севильский капитул предложить
ему в 1537 году единогласно и без предварительного конкурса  место  каноника
по кафедре соборного проповедника, вакантной по смерти  доктора  Александра.
Эгидий очень мало был способен к тому, чтобы стать хорошим проповедником: он
надоел слушателям, и каноники раскаивались в его назначении.
     IX. Родриго де Валеро (о котором я скажу впоследствии)  сказал  Эгидию,
что книги, в которых он почерпнул свои no-знания, ничего не стоят, принципы,
излагаемые  им  с  кафедры,  не  доставят  удовольствия  и  он   не   станет
действительно просвещенным и сильным в учении, если не  будет  день  и  ночь
изучать Библию. Эгидий последовал  совету  Родриго  и  обрадовался  избранию
своего нового метода, подружившись  с  доктором  Константином  Пенсе  де  ла
Фуэнте и учителем Варгасом, о которых будет речь в другом месте этой истории
как о личностях, очень известных среди лютеран.  Со  временем  Эгидий  нашел
особый прием проповеди, который был настолько приятен народу и  образованным
людям,  что  вскоре  забыли  о  той  скуке,  которую  раньше  причиняли  его
проповеди, и слушатели удивлялись блестящим  качествам,  которые  не  только
были приобретены Эгидием, но, казалось, увеличивались со дня на день. Успехи
и знаки одобрения, награждавшие его заслуги, доставили ему тем более опасных
врагов, что его поведение не давало никакого повода к жалобам и ропоту.
     X. Император Карл V назначил его епископом Тортосы  в  1550  году.  Это
усилило ненависть завистников, которые донесли на него севильской инквизиции
как на еретика-лютеранина за некоторые мысли, высказанные в его проповедях и
выделенные завистниками из других частей текста, чтобы придать словам смысл,
которого они на самом деле не имели. Мысли эти касались сущности оправдания,
чистилища, глухой исповеди  [745],  почитания  икон  и  мощей  и  призывания
святых. Его противники использовали (с целью ему повредить) благожелательный
прием, который он выказал в 1540 году по отношению к Родриго  де  Валеро  во
время его "процесса, а также и некоторые другие обстоятельства.
     XI. Эгидий  был  заключен  в  1550  году  в  секретную  тюрьму  святого
трибунала. Он употребил  это  время  на  пользу,  составляя  свою  апологию,
которая усилила угрозу, навлеченную врагами  на  его  голову.  Прямота  души
привела его к установлению в апологии как  достоверных  принципов  некоторых
предположений, считаемых схоластическими богословами за ошибочные и  ведущие
к ереси. Образ действия  и  поведение  каноника  были  так  чисты,  что  сам
император, приняв на себя его  защиту,  написал  в  его  пользу.  Севильский
капитул последовал этому примеру, и (может быть,  это  еще  больше  достойно
замечания)  лиценциат   Корреа,   декан   инквизиторов,   был   тронут   его
невиновностью и взялся его защищать против своего собственного коллеги Педро
Диаса, проникшегося глубокой ненавистью к обвиняемому. Это расположение духа
причинило тем более горя Эгидию, что его  враг  некогда  исповедовал  те  же
убеждения, почерпнув их, как и Эгидий, в школе Родриго Валеро.
     XII. Проявившееся со всех  сторон  старание  отклонить  удары,  готовые
упасть на Эгидия, заставило принять  сделанное  им  предложение  коллоквиума
[746] между ним и самым искусным богословом. Эта мера доказывает, что еще не
был установлен обычай призывать в суд  богословов  для  квалифицирования  по
обязанностям  службы  сомнительных   предположений,   касающихся   вопросов,
недостаточно  изученных  судьями-канонистами.  Пригласили  брата  Гарсию  де
Ариаса, иеронимита из монастыря Св. Исидора в Севилье. Его  мнение  не  было
признано удовлетворительным, и Хуан Хиль потребовал  и  добился  приглашения
для собеседования доминиканца, брата  Доминго  Сото,  профессора  Саламанки.
Этот инцидент сильно замедлил заключение процесса;  наконец  Сото  прибыл  в
Севилью.
     XIII. Согласно Гонсалесу  де  Монтесу,  этот  богослов  мыслил  подобно
избранному епископу  Тортосы  насчет  предположений,  которые  были  склонны
осудить;  чтобы  отклонить  подозрение  в  возможности  возникновения   этих
обстоятельств,  Сото  убедил  Эгидия,  что  было  бы  удобно   составить   и
опубликовать род исповедания веры или изложение их понятий  о  предметах,  о
которых идет речь. Было условлено, что каждый напишет свое и что они сообщат
свои исповедания взаимно друг  другу,  чтобы  установить  между  ними  самое
точное однообразие; затем они опубликуют их для того, чтобы  каждый  признал
тожество  их  учения  и  вернул  Эгидию  все  доверие,  которым  он  некогда
пользовался. Автор, передающий этот  факт,  прибавляет,  что  они  написали,
каждый отдельно, свое исповедание веры; что они  были  сравнены  и  признаны
вполне согласными.
     XIV. Инквизиторы, узнав об этом, объявили: так как речь  идет  о  деле,
затрагивающем особенно репутацию епископа, то им кажется наиболее  приличным
созвать публичное и торжественное собрание в митрополичьей церкви, где  брат
Доминго Сото изложит в проповеди мотив и цель созыва; он подробно побеседует
об этом с верными и прочтет свое  исповедание  католической  веры,  а  затем
доктор Эгидий прочтет свое, чтобы вся аудитория могла судить о  единообразии
их мнений. Инквизиторы велели приготовить для этого две кафедры;  но  -  или
было дано секретное распоряжение,  или  это  было  делом  случая  -  кафедры
находились в таком отдалении друг от друга, что Хиль  не  слыхал  того,  что
говорил  Сото.  Это,  казалось,  впрочем,  неизбежным  вследствие  огромного
стечения лиц, наполнявших церковь и привлеченных ожиданием совершенно нового
для всех зрелища, задолго анонсированного на этот праздничный день.
     XV. Сото (продолжает Гонсалес де Монтес)  прочел  изложение  принципов,
совершенно  противоположных   тем,   о   которых   условились   на   частных
собеседованиях. Так как доктор Эгидий не слыхал  этого  и  думал,  что  Сото
верно прочел буквальный текст, который был намечен, то сделал знак головой и
рукой, что он одобряет эти мысли, чтобы все присутствующие были  свидетелями
одобрения их и были удовлетворены его  образом  мыслей,  когда  услышат  его
исповедание веры. Когда Сото окончил чтение своего  изложения,  Эгидий  стал
читать свое. Но знавшие сущность этих вопросов заметили, что  не  только  не
было ни малейшего  соответствия  между  двумя  исповеданиями  веры,  но  что
исповедание Эгидия содержало несколько членов,  противоположных  положениям,
прочитанным братом Доминго Сото и  признанным  за  догматические  трибуналом
веры. Это явилось причиной того, что благоприятное впечатление,  достигнутое
жестами  Хиля,  сменилось   совершенно   другим   настроением.   Инквизиторы
присоединили два эти документа к процессу и произнесли, по заключению  Сото,
приговор канонику Эгидию. Он был объявлен в сильном подозрении в лютеранской
ереси и присужден на три  года  к  тюремному  заключению.  Ему  запретили  в
продолжение десяти  лет  проповедовать,  писать  и  толковать  богословие  и
когда-либо выезжать из пределов королевства под страхом  быть  признанным  и
наказанным в качестве формального еретика и рецидивиста. Эгидий оставался  в
тюрьме до 1555 года, вначале с удивлением  видя  себя  в  положении,  мотива
которого он не мог  угадать,  так  как  он  совершенно  точно  выполнил  все