чего-либо противного вере. Это обязывает  меня  войти  в  некоторые  детали,
которые осветят этот пункт истории.
     II. Для того чтобы увериться, что распространившаяся  молва  о  религии
Карла  V  не  более  как  изобретение  протестантов  и  врагов  Филиппа  II,
достаточно прочесть жизнеописания этого государя и  его  отца,  составленные
Грегорио  Лети  [752].  Хотя  этот  историк  пользовался  для  своего  труда
мемуарами,  менее  всего  достоверными,  он   сохранил   глубокое   молчание
относительно пункта, о котором идет речь. Он входит в большие подробности  о
жизни, делах, чувствах и занятиях Карла V в его уединении.  Он  как  бы  сам
присутствует   в   монастыре   Юста,   и   он   доставляет   доказательства,
многочисленные и решающие, постоянной привязанности государя к  католической
религии и  стремления  к  ее  триумфу  над  лютеровой  ересью.  Хотя  нельзя
полагаться на то, что он говорит по  неясным  документам,  касающимся  бесед
императора с архиепископом Каррансой (потому что об  этом  не  было  поднято
вопроса в прочитанном мною процессе этого прелата), однако нельзя  отрицать,
что его рассказ очень точен относительно  того,  что  он  сообщает  о  вере,
благочестии и религии монарха.
     III.  Ложь,  что  Константин  Понсе  де  ла  Фуэнте  присутствовал  при
последних минутах Карла V как  его  проповедник,  хотя  он  и  исполнял  эту
должность в Германии; ложь, что он это делал в качестве епископа, так как он
таковым вовсе не был, хотя иноземные авторы и писали об этом, но без всякого
основания; наконец, ложью  является  утверждение,  что  он  был  Королевским
духовником [753], потому что он никогда не руководил совестью Карла V,  хотя
государь постоянно смотрел на него как на самого просвещенного и  уважаемого
священника в своих  государствах.  Наконец,  как  мог  Понсе  де  ла  Фуэнте
присутствовать при  предсмертной  болезни  Карла  V,  если  из  истории  его
процесса перед инквизицией вытекает, что он  находился  в  секретной  тюрьме
святого трибунала задолго  до  болезни  императора?  Так,  дом  Пруденте  де
Сандовал, епископ Туи и Памплоны (говоря о последних  обстоятельствах  жизни
Карла V), рассказывает, что этот государь,  услыхав,  что  Понсе  в  тюрьме,
сказал: "Если Константин еретик, то он великий  еретик".  Выражение,  весьма
отличающееся от того, которое он произнес, узнав, что монах, брат Доминго де
Гусман, был также арестован в этом городе. "Его могли заключить  скорее  как
дурака, чем как еретика", - заметил по этому случаю император.
     IV. В приписке к духовному завещанию, написанной за два  дня  [754]  до
смерти,  Карл  V  выражался  в  манере,  противоположной  приписываемым  ему
чувствам. "Когда я узнал, - писал он, -  что  в  нескольких  провинциях  уже
арестовали много лиц и должны были арестовать  еще  других  по  обвинению  в
лютеранстве, я написал  принцессе,  моей  дочери,  каким  образом  следовало
карать виновных и залечивать зло, нанесенное ими.  Я  писал  об  этом  позже
также Луису Кихаде и уполномочил его действовать от моего имени  в  этом  же
деле. Хотя я убежден, что король, мой сын, принцесса, моя дочь, уже  сделали
и еще сделают все возможные усилия для уничтожения такого  великого  зла  со
всею  суровостью  и  быстротой,  которых  требует  дело,   тем   не   менее,
рассматривая свой долг по отношению к службе нашему Господу, к торжеству его
веры и к сохранению его Церкви и религии христианской (для защиты которой  я
совершил столько тяжелых трудов, рискуя собственной жизнью, как  каждый  это
знает), в особенности, желая внушить моему сыну, католические чувства  коего
я знаю, стремление подражать моему поведению, что, как надеюсь, он исполнит,
зная, наконец,  его  добродетель  и  его  благочестие,  я  прошу  и  советую
определеннейшим образом, как могу и обязан, и - более того - приказываю  как
отец, в  силу  повиновения,  которое  он  мне  обязан  оказывать,  заботливо
стараться, как в существенном деле, особенно ему интересном,  чтобы  еретики
были  преследуемы  и  наказаны  со  всей  яростью  и   суровостью,   которых
заслуживает их преступление, и чтобы не позволялось делать исключения ни для
какого виновного, невзирая на чьи-либо просьбы,  ранг  или  сан.  Чтобы  мои
намерения могли возыметь полное и всецелое действие, я обязываю его  повсюду
покровительствовать  святому  трибуналу  инквизиции  по  причине   множества
преступлений, которые он предотвращает или карает, а также  хорошо  помнить,
что я поручил ему делать в своем завещании для того, чтобы он исполнил  свой
долг  государя  и  сделался  достойным  того,  чтобы  наш  Господь   упрочил
благоденствие   его   царствования,   руководил    сам    его    делами    и
покровительствовал ему против врагов, к моему великому утешению"  {Сандовал.
История Карла V. Т. II, в прибавлениях, где помещено также его завещание.}.
     V.  Эта  особенная  забота  Карла  V  для  поддержания  чистого  учения
заставила Сандовала сказать, что "заметно было, как в этом  государе  блещет
пылкое усердие к одушевляющей его вере. Однажды,  беседуя  с  приором  Юста,
некоторыми из старших братии монастыря и своим духовником об аресте  Касальи
и нескольких других еретиков, он сказал им: "Одно только  было  бы  способно
заставить меня  покинуть  монастырь,  это  -  дела  еретиков,  если  бы  они
требовали моего присутствия в другом месте; но для нескольких темных  людей,
каковы лица этого разряда, я не вижу в этом  необходимости.  Я  уже  повелел
Хуану де Веге {Хуан де Бега был председателем совета  Кастилии.}  вести  эти
дела с возможной энергией, а инквизиторам -  употреблять  все  их  старания,
чтобы  сжечь  всех  еретиков,  потрудившись  сначала,   чтобы   сделать   их
христианами до казни, потому что я был убежден, что в будущем никто  из  них
не будет искренним католиком по причине их  склонности  к  догматизированию.
Если бы их не приговаривали к сожжению, то совершили бы крупную ошибку,  как
я сам ее сделал, оставив жизнь Лютеру. В самом  деле  (хотя  я  пощадил  его
вследствие данного ему пропуска и обещания, полученного им от меня, когда  я
надеялся покончить с еретиками при помощи других средств), я признаюсь,  что
виноват в этом, потому что не обещал держать свое обещание ввиду  того,  что
этот еретик оскорбил владыку более великого, чем я, - самого Бога.  Итак,  я
мог, я даже  должен  был  забыть  мое  слово  и  отомстить  за  оскорбление,
нанесенное Богу {Как мог Карл  V  знать,  что  Бог  поручил  ему  карать  за
оскорбления,  нанесенные  одному  Богу  и  не  приносящие  никакого   ущерба
обществу?  Разве  Бог  не  сказал:  "Мне  отмщение,  и  Аз   воздам"?   (см.
Второзаконие, XXXII, 35, повторено у ап. Павла, Рим, XII, 19).  Итак,  пусть
он предоставит Богу наказывать того, кто не делает никакого зла  людям.  Это
великое существо знает, что подобает его славе.}. Если бы он оскорбил только
меня, я верно исполнил бы то, что обещал. Я не дал ему умереть, и  ересь  не
перестала делать успехи, между тем как я уверен, что его смерть заглушила бы
ее в самом начале".
     VI. "Очень опасно, - говорил еще император, - спорить с  еретиками:  их
рассуждения так настойчивы и они представляют  их  с  такой  ловкостью,  что
легко могут произвести впечатление на человека; это всегда и отклоняло  меня
от желания послушать их соображения и мнения. В то  время  как  я  готовился
напасть на ландграфа [755],  герцога  Саксонского  и  других  протестантских
князей, пришли ко мне четверо из них и сказали:  "Государь,  мы  приходим  к
Вашему Величеству не врагами. Мы не намерены воевать с Вами или  отказать  в