выдавать   светской   власти,   согласуя   это    с    верховным    советом,
еретиков-лютеран, распространяющих учение, в том числе и  тех,  которые  для
избежания смертной казни обнаружили бы лишь двусмысленные  знаки  раскаяния.
Если бы истории приходилось  упрекать  Филиппа  II  и  инквизитора  Вальдеса
только в этой исходатайствованной ими булле, то и этого было  бы  достаточно
для того, чтобы обречь их имя на бесславие.  Фердинанд  V  и  Торквемада  не
заходили так далеко. То же можно сказать с большим основанием о  Карле  V  и
Манрике. Они никогда не  думали  сжигать  еретиков,  которые  раскаялись  бы
только  внешне,  под  страхом  смерти.  Эта  булла  должна  ослабить  упреки
некоторых писателей в адрес судей, приговоривших нескольких узников  Севильи
и Вальядолида к сожжению, несмотря на их раскаяние, и среди  прочих  доктора
Касалью. Булла Климента VII от  15  июля  1531  года,  казалось  бы,  делала
бесполезной последнюю буллу.  Она  разрешала  главному  инквизитору  Манрике
наводить справки об епископах, архиепископах,  герцогах  и  примирять  их  с
Церковью, если они смиренно  просят  об  этом;  возбуждать  процессы  против
мертвых и выдавать светской власти живых, которые пренебрегли ходатайством о
примирении.  Лишь  для  епископов  было  сделано  исключение  из  последнего
правила. Эти распоряжения показались, несомненно, слишком мягкими  Вальдесу,
если предположить, что он нашел их в архиве трибунала.
     II. 5 января 1559 года вторая папская булла отменяла все разрешения  на
чтение запрещенных книг и уполномочивала главного  инквизитора  преследовать
читавших их или державших у себя.  Так  как  папа  узнал,  что  в  Испанской
монархии  обращается  множество  лютеранских  сочинений,  служащих  быстрому
распространению вредного учения, то булла предписывала духовникам заставлять
кающихся  указывать  лиц,   имеющих   эти   книги   или   содействующих   их
распространению. Духовники должны были также налагать на  них  обязательство
давать по этому поводу показания святому трибуналу  под  страхом  верховного
отлучения от Церкви, изрекаемого Его Святейшеством  и  великим  инквизитором
Испании. Духовники, не исполнившие налагаемого на них долга, будут  наказаны
как виновные, даже в том случае, если кающийся будет  епископ,  архиепископ,
патриарх, кардинал, король или император. Нетрудно догадаться, насколько эта
мера должна была увеличить число доносов. Для поощрения доносчиков Филипп II
25 февраля 1557 года возобновил королевский указ, выпущенный Фердинандом V в
Торо [800] от 10 апреля 1505 года, по которому  доносчик  получал  четвертую
часть имущества осужденных, освобожденную от взноса в государственную казну.
     III. Бесчисленное множество  доносов  и  процессов,  вызванных  папской
буллой, высокое положение лиц, на которых последовал донос, наконец, успехи,
сделанные новым учением, - все это  побудило  принять  чрезвычайные  меры  и
поставить  уполномоченных   в   двух   городах,   где   лютеранские   мнения
восторжествовали над инквизицией, потому что ересь устроила там уже храмы, в
которых шла проповедь, а сектанты кроме того  собирались  для  молитвы  и  в
частных молитвенных домах. Вследствие этого  решения  Вальдес  передал  свои
полномочия главного инквизитора дому  Педро  де  Гаске,  епископу  Паленсии,
поместившемуся в Вальядолиде, и дому Хуану Гонсалесу де Мунебреге,  епископу
Тарасовы,  переехавшему  в  Севилью.  Вальдес  выполнил  в   то   же   время
распоряжения новой буллы от 7 января 1559 года. Папа сообщает, что тревожные
успехи лютеровой ереси в Испании, где ей покровительствуют много  богатых  и
могущественных людей, принудили  главного  инквизитора  Вальдеса  остановить
движение  этого  зла,  заключая   множество   виновных,   увеличивая   число
инквизиторов  в  разных  провинциях  королевства  и  давая  им   необходимые
инструкции для предотвращения  бегства  подсудимых;  что  эти  меры  обязали
поставить  и  держать  наготове  большое  число  лошадей  в  провинциях  для
преследования беглецов; что  издержки,  необходимые  для  этой  цели  и  для
прокормления неимущих узников, не могут  быть  покрыты  небольшими  доходами
инквизиции; что можно  опасаться,  как  бы  такое  положение  не  затянулось
надолго, и что эти соображения  побудили  его  назначить  на  нужды  святого
трибунала доход с одного канониката в каждой митрополичьей,  кафедральной  и
коллегиальной церкви королевства. Другое бреве от того  же  числа  назначает
инквизиции на покрытие растущих по  указанному  поводу  долгов  одновременно
чрезвычайную субсидию в сто тысяч дукатов золотом, которая  будет  выплачена
из всех церковных доходов королевства, даже с тех, которые до сих  пор  были
освобождены от взносов, узаконенных папами.
     IV. Изумительно, что после восьмидесяти лет постоянных конфискаций  это
учреждение осмеливается жаловаться папе на свою нужду  для  получения  новых
средств. Но еще более изумляет декретирование  меры,  установленной  многими
предшествующими буллами, в частности буллою от 24 ноября 1501 года. Буллы от
7 января 1559 года оказалось недостаточно для добывания денег, так  как  она
встретила сильное сопротивление со стороны  многих  капитулов,  особенно  на
Майорке. В 1574 году она еще  не  была  исполнена,  и  тогда  Григорий  XIII
подтвердил ее другою буллой, от 8 июля. Испанскому  королю  необходимо  было
принудить строптивых каноников к повиновению.
     V. Арест и предание  суду  такого  большого  числа  испанцев  неизбежно
должны были кончиться аутодафе, способным возбудить  общественное  внимание.
Действительно, так и случилось во многих трибуналах. Жертвами Вальядолида  и
Севильи были люди выдающиеся - одни знатностью, другие  ученостью  и  все  -
безупречным  поведением.  Поэтому  казни  в  этих  городах   имели   большую
известность, чем в других, и я смею  утверждать,  что  все  писанное  против
испанской инквизиции в Германии и Франции обусловлено тем обращением,  какое
испытали лютеране в Вальядолиде и Севилье, потому что раньше по этому поводу
почти  ничего  не  писали.  Впрочем,  количество  осужденных  лютеран   было
невелико, если сравнить его с огромным, чудовищным, почти невероятным числом
лиц еврейского и магометанского происхождения,  казненных  или  подвергнутых
другим родам наказания.
     VI. Этот мотив заставил меня познакомить читателя  в  полном  объеме  с
этими аутодафе и их главными жертвами.  Сначала  я  скажу  о  вальядолидских
аутодафе, а затем уже  о  севильских  казнях.  У  меня  в  руках  донесения,
писанные на другой день после экзекуции. К сожалению, я не могу поместить их
здесь, так как они способны возбудить любопытство как тем, что сказано в них
о расположении  эшафотов,  амфитеатра  и  мест,  занимаемых  зрителями  всех
рангов, так и описанием пышности и импозантного кортежа, с которым появились
на первом вальядолидском аутодафе принц дон Карлос и принцесса Хуанна, а  на
втором сам король Филипп II. Размеры этой Истории не позволяют мне входить в
подробности, и я  ограничусь  рассказом  о  существенном.  Но  если  публика
одобрит мой труд и коллекция мемуаров и любопытных бумаг святого  трибунала,
которыми я владею, покажется достойной обнародования, я без колебания  приму
в этом участие, счастливый принести пользу историкам, которые найдут в  этом
собрании драгоценные документы о гражданской и политической жизни Европы,  в
частности -  Испании,  Франции,  Германии,  Англии,  Нидерландов,  Италии  и
Португалии.
     VII. Первое торжественное аутодафе в Вальядолиде было справлено 21  мая