I. Севильские инквизиторы, рассчитывавшие, может быть,  на  присутствие
Филиппа II, приготовили для него второе аутодафе, подобное  вальядолидскому.
Потеряв надежду привлечь монарха, они исполнили  эту  церемонию  22  декабря
1560 года. Здесь  сожгли  четырнадцать  человек  живьем  и  трех  формально;
тридцать  четыре  человека  были  подвергнуты  епитимьям,  и  прочли   также
примирение трех других жертв, которых особенные причины побудили осудить  до
аутодафе. Доктор Эгидий, каноник-учитель Севильи (о котором уже столько  раз
говорилось в этой Истории), был одним из тех, чью статую сожгли. Двое других
были доктора Константин и Хуан Перес.
     II. Константин Понсе де па Фуэнте родился в Сан-Клементе-де-Ламанче,  в
епархии Куэнсы, учился в Алькала-де-Энаресе вместе с доктором Хуаном  Хилем,
или Эгидием,  и  с  доктором  Варгасом,  который  умер  в  то  время,  когда
инквизиция занималась судом  над  ним.  Эти  три  богослова  объединились  в
Севилье  и  стали  тремя  главными  вождями  лютеран,  которых   они   тайно
направляли, пользуясь в обществе репутацией не только хороших католиков,  но
и добродетельных священников, потому что их нравы были чисты  и  безупречны.
Эгидий много проповедовал  в  митрополии;  Константин  менее  проявлял  свое
усердие, но получал столько же, если не больше, одобрений; Варгас толковал с
кафедры   Священное   Писание.   Капитул   кафедрального    собора    Куэнсы
беспрепятственно  решил  избрать  доктора   Константина   каноником-учителем
согласно его репутации богослова. Но Константин отказался от почестей  этого
сана, потому что его влекло руководство рождающимся тайным кружком  лютеран.
Каноники города Толедо предложили ему  то  же  место  у  себя  после  смерти
титулярного епископа [825] Утики [826].  Доктор  выразил  благодарность,  но
остался верен своему первому решению. Он написал  толедскому  капитулу,  что
кости его предков почивают в мире и что,  принимая  предлагаемое  место,  он
смутил бы их покой.  Константин  намекал  на  распоряжение  их  архиепископа
кардинала Хуана де Мартилеса Силисео, которое обязывало избранных в  капитул
доказать чистоту крови их предков (этому  условию  также  были  подчинены  и
инквизиторы). Эта мера не понравилась  множеству  членов  капитула,  которые
принесли тогда в Рим жалобу на своего прелата, стремясь ее отменить как меру
несправедливую и противную их нравам.  Но  эта  попытка  оказалась  тщетной,
потому что распоряжение было  сохранено  и  удержалось  до  нашего  времени.
Впоследствии Карл V  назначил  Константина  своим  раздаятелем  милостыни  и
проповедником. В этом качестве он ездил с императором в Германию, где прожил
долго. По возвращении в Севилью он управлял коллегией Доктрины и учредил там
кафедру Священного Писания, благодаря  чему  обеспечил  себе  жалованье.  Он
занялся преподаванием.  В  то  время  как  он  исправлял  свои  обязанности,
севильский капитул предложил ему  должность  каноника-учителя  без  обычного
конкурса. Некоторые каноники, вспоминавшие неприятные  последствия  избрания
доктора  Хуана  Хиля  (таким  же  образом),   желали   исполнения   правила,
установленного капитулом на  этот  случай,  по  которому  строго  требовался
конкурс.  Вследствие  этого  Константина  заставили   подчиниться   правилу,
заверяя, что он одержит верх над конкурентами. Действительно так и случилось
в 1556 году, несмотря на  интриги  и  возражения  единственного  соискателя,
решившего появиться в присутствии Константина. Познания последнего в  языках
греческом и еврейском и в Священном Писании были так  хорошо  известны,  что
никто из богословов, думавших  принять  участие  в  конкурсе,  не  осмелился
прийти. Став севильским каноником, Константин продолжал  пользоваться  общим
уважением. Он еще не совсем выздоровел от серьезной болезни, когда  принялся
проповедовать во время Великого поста 1557 года, так как верующие хотели его
слышать. Интерес, внушаемый его личностью, позволял ему прерывать  время  от
времени проповедь и освежать дыхание, глотая немного  крепкого  вина.  В  то
время как Константин получал эти знаки почета и доверия, заявления множества
узников, арестованных по обвинению в лютеранстве и подвергнутых пытке, тайно
подготовляли его арест, состоявшийся в 1558 году, за  несколько  месяцев  до
смерти Карла V.  Во  время  его  занятий  своей  защитой  произошел  случай,
сделавший их ненужными.
     III.  Изабелла  Мартинес,  вдова  из  Севильи,  была   арестована   как
лютеранка.  Имущество  ее  было  конфисковано;  но  проведали,  что  ее  сын
Франсиско де Бельтран похитил, до составления инвентарной  описи,  несколько
сундуков, наполненных  дорогими  вещами.  Константин  доверил  этой  женщине
несколько запрещенных книг, старательно спрятанных ею в погребе. Инквизиторы
послали Луиса Сотело, альгвасила святого трибунала, потребовать у  Франсиско
Бельтрана взятые им вещи. Бельтран, видя перед собой  комиссара  инквизиции,
не стал сомневаться, что его мать открыла  склад  книг  Константина,  и,  не
дожидаясь, пока Сотело скажет ему о причине своего  посещения,  сказал  ему:
"Сеньор Сотело, я полагаю, что вы пришли ко мне по поводу вещей, сложенных в
доме моей матери. Если вы обещаете, что меня не накажут  за  утайку,  я  вам
покажу то, что там спрятано". Бельтран повел альгвасила в дом своей матери и
разобрал  часть  стены,  за  которой   были   спрятаны   лютеранские   книги
Константина. Удивленный Сотело сказал, что возьмет книги, но не считает себя
связанным обещанием, потому что пришел не для  розыска  этих  вещей,  а  для
возвращения вещей матери Бельтрана. Это заявление удвоило  страх  Бельтрана,
который выдал альгвасилу вещи согласно его требованию, прося только об одной
милости - остаться на свободе в своем доме. Донос о вещах был сделан слугой,
надеявшимся  воспользоваться   выгодами   закона   Фердинанда   V,   который
обеспечивал доносчику четвертую часть предметов, утаенных от изъятия.
     IV. Среди запрещенных книг, найденных в доме Изабеллы  Мартинес,  нашли
несколько сочинений, составленных  Константином  Понсе  де  ла  Фуэнте.  Они
толковали  об  истинной  Церкви  согласно  принципам  Лютера;  указывали  те
принципы, которые должны служить приметами истинной  Церкви,  и  доказывали,
что она не является Церковью папистов. Константин также  рассуждал  здесь  о
сущности  таинства  евхаристии  и  литургической  жертвы,  об  оправдании  и
чистилище. Он называл чистилище волчьей пастью, изобретенной монахами, чтобы
было  чем  пообедать.  Он   разбирал   апостолические   буллы   и   декреты,
индульгенции, заслуги человека относительно  благодати  и  спасения,  глухую
исповедь и много других пунктов, в которых лютеране отличались от католиков.
Константин не мог отрицать принадлежности этих  сочинений,  потому  что  они
были писаны его рукой. Он сознался, что  их  содержание  было  его  истинным
исповеданием веры, но отказался  объявить  своих  соучастников  и  учеников.
Инквизиторы, вместо того чтобы назначить пытку, спустили его в глубокий ров,
темный, сырой, воздух которого, полный опасных испарений, быстро ухудшил его
здоровье. Подавленный  тяжестью  преследования,  он  восклицал:  "Боже  мой,
неужели не нашлось скифов, каннибалов или других  более  кровожадных  людей,
чтобы выдать меня в их руки прежде, чем я попаду под власть этих  варваров?"
Положение, в котором находился Константин, не могло долго  продолжаться;  он
заболел и умер от дизентерии. Когда справляли аутодафе, на котором он должен
был появиться, ходил  слух,  будто  он  лишил  себя  жизни,  чтобы  избежать