крепка... и тако страшно бе зрети яко второму пришествию быти". Под 1171
годом: "На утрья же в субботу поидохом с Володимиром из Вышегорода". Под
1187 годом: "И на ту осень бысть зима зла велми, тако иже в нашю  память
не бывало николи же". Под 1199 годом в рассказе о построении стены у Вы-
дубецкого монастыря: "В тое же время благоволи бог...  и  вдохнув  мысль
благу во богоприятное сердце великому князю Рюрикову... тъ же с радостию
приим, акы благый раб верный, потащася немедленно сугубити делом... Но о
Христе державно милосердуя о всех, по обычаю ти благому, и нашея грубос-
ти писание приими, акы дар словесен на похваление  добродетелий".  Здесь
очевиден и современник события и монах Выдубецкого монастыря; но  нельзя
решить, принадлежит ли ему и записывание предыдущих событий или  рассказ
о построении стены составляет отдельный памятник и вставлен  в  летопись
как замечательное риторическое произведение. Есть известие, из  которого
можно вывести отрицательно, что летописец не принадлежал к  братии  Кие-
во-Печерского монастыря: в Лаврентьевском списке под 1128: "Преяша  цер-
ковь Димитрия нечеряне, и нарекоша ю Петра, с грехом великим и неправо".

   Разность летописцев - одного черниговского, а другого  киевского  или
по крайней мере принадлежащего к стороне Мономаховичей, видна в рассказе
об изгнании Ольговичей из Киева и вступлении туда  Изяслава  Мстиславича
под 1146 годом в Ипатьевском списке: сначала намерение изгнать Ольговича
называется постоянно советом злым, вложенным от дьявола, а  потом  гово-
рится о том же самом событии, т. е. об изгнании  Ольговича  и  торжестве
Изяслава Мстиславича: "Се же есть  пособием  божиим,  и  силою  честнаго
хреста, и заступлением св. Михаила, и молитвами св.  богородицы".  Потом
опять слышен голос другого, прежнего летописца,  укоряющего  Давыдовичей
за то, что они не хотели воевать с Мстиславичем, отыскивать свободы Иго-
рю Ольговичу, брату своему (двоюродному): "Лукавый и пронырливый дьявол,
не хотяй добра межи братьею, хотяй приложити зло к злу, и вложи им  (Да-
выдовичам) мысль не взыскати брата Игоря,  ни  помянути  отецьства  и  о
хресте утвержение, ни божественные любве, якоже бе лепо жити братьи еди-
номыслено укупе, блюдучи отецьства своего". По всему видно, что  летопи-
сец стоит за Ольговичей; киевский летописец не мог бы  принимать  такого
горячего участия в делах Свягослава Ольговича, не мог бы, говоря о  при-
ходе союзников к последнему, выразиться, что это случилось божиим  мило-
сердием; не мог сказать, что Святослав божиим милосердием погнал Изясла-
ва Давыдовича и бывшую с ним киевскую дружину; сшивка из двух разных ле-
тописей в этом рассказе ясна: летописец Ольговича говорит о  неприличных
словах Изяслава Давыдовича, о походе его на Святослава Ольговича, о  ре-
шительности последнего и победе над врагами - все дело кончено, но потом
опять о том же самом происшествии новый рассказ, очевидно, киевского ле-
тописца: "Изяслав Мстиславич и Володимир Давыдович послаша брата  своего
Изяслава с Шварном, а сами по нем идоста". Ясно также, что первое извес-
тие о Москве принадлежит не киевскому летописцу, а черниговскому или се-
верскому, который так горячо держит сторону Святослава Ольговича и знает
о его движениях такие подробности; киевского летописца, явно враждебного
Ольговичам, не могли занимать и даже не могли быть ему известны  подроб-
ности пиров, которые давал Юрий суздальский Святославу, не  могла  зани-
мать смерть северского боярина, доброго старца Петра Ильича. Рассказ под
1159 годом в Ипатьевском списке о полоцких происшествиях, по своим  под-
робностям и вместе отрывочности, ибо вообще летопись очень скудна  отно-
сительно полоцких событий, обличает вставку из Полоцкой летописи. Приме-
ты северного, суздальского летописца также ясны; например рассказ о  пе-
реходе Ростислава  Юрьевича  на  сторону  Изяслава  Мстислазича  в  Лав-
рентьевском списке отличается от рассказа о том же событии  в  Ипатьевс-
ком: в первом поступок Ростислава выставлен с хорошей стороны, ни  слова
не упомянуто о ссоре его с отцом;  первый,  очевидно,  принадлежит  суз-
дальскому летописцу, второй - киевскому. Различен  рассказ  северного  к
южного летописца о походе Изяслава Мстиславича на Ростовскую область;  о
мире Юрия с Изяславом в 1149 году, об епископе Леоне и князе Андрее,  об
отношениях Ростиславичей к Андрею Боголюбскому; в описании  похода  рати
Андреевой на Новгород в Лаврентьевском  списке  читаем:  "Новгородцы  же
затворишася в городе с князем Романом, и объяхуться крепко с  города,  и
многы избиша от наших". Очевиден суздальский летописец; но и в Ипатьевс-
ком списке вставлено также суздальское сказание, ибо и здесь читаем: "се
же бысть за наша грехы". Об убиении Андрея Боголюбского в обоих  списках
вставлено суздальское сказание с вариантами; но в Лаврентьевском,  между
прочим, попадаются следующие слова в обращении к Андрею: "Молися помило-
вати князя нашего и господина Всеволода, своего  же  присного  брата"  -
прямое указание на время и место написания рассказа. Рассказ о  событиях
по смерти Андрея принадлежит, очевидно, северному и именно владимирскому
летописцу; встречается выражение, что ростовцы слушались злых людей, "не
хотящих нам добра, завистью граду сему". Под 1180 годом очевиден  влади-
мирский летописец, ибо в рассказе о войне Всеволода III с Рязанью  упот-
ребляет выражение: "наши сторожки, наши погнаша". Под 1185 г. в рассказе
о поставлении епископа Луки летописец обращается к нему с такими  слова-
ми: "Молися за порученное тебе стадо, за люди хрестьянскыя, за  князя  и
за землю Ростовьскую"; отсюда ясно также, что писано это уже  по  смерти
епископа Луки. Под тем же годом любопытен в Лаврентьевском списке  расс-
каз о подвигах князя Переяславля Южного, Владимира  Глебовича,  рассказ,
обличающий северного летописца, приверженного к племени Юрия  Долгоруко-
го: у суздальского летописца вся честь победы  над  половцами  приписана
Владимиру Глебовичу; у киевского дело рассказано иначе. Любопытно  также
разногласие в рассказе суздальского (Лавр. спис.) и киевского  (Ипатьев.
спис.) летописцев о войне Всеволода III и Рюрика Ростиславича с Ольгови-
чами: суздальский во всем оправдывает Всеволода, киевский - Рюрика.  Под
1227 годом читаем: "Поставлен бысть епископ Митрофан и богохранимем гра-
де Володимере, в чюдней святей Богородици, Суждалю и Володимерю, Переяс-
лавлю, сущю ту благородному князю Гюргю и с детми своими, и братома  его
Святославу, Иоанну, и всем бояром, и множество народа; приключися и  мне
грешному ту быти".
   Мы сказали, что летопись, известная под именем Несторовой с продолжа-
телями, в том виде, в каком она дошла до нас, есть летопись  всероссийс-
кая; ей по содержанию противоположны летописи местные: Волынская и  Нов-
городская. Мы признали сказание Василия об ослеплении князя Василька те-
ребовльского за отрывок из первой части Волынской летописи,  которая  не
дошла до нас, дошла вторая половина, начинающаяся с 1201 года, с  загла-
вием: "Начало княжения великого  князя  Романа,  самодержца  бывша  всей
Русской земли, князя галичкого"; но вместо того  тотчас  после  заглавия
читаем: "По смерти же великаго князя Романа", после чего следует похвала