дел монастырских земских, для дозирания хлебного или для управы крестьянской
посылать  старцев  добрых  на  время;  а  не  смогут  старцы  управить,   то
архимандритам, игуменам и строителям не возбраняется один или два раза в год
ездить самим для надзора, но в объезд по селам нигде не ездить, на  пиры  не
ходить и даров не принимать. Стоглав запретил также святителям и  монастырям
деньги давать в росты и хлеб в наспы своим крестьянам и чужим людям.
   Для оберегания монастырей и крестьян от насилий давались им  от  государя
приставы: так, в 1540 году игумен Успенской Зосиминой пустыни жаловался, что
прежний пристав ему с братиею не люб, дел монастырских не бережет,  старцев,
слуг и крестьян монастырских продает. Государь игумена с братиею  пожаловал,
дал им пристава данного, который  им  люб.  Должность  пристава  состояла  в
следующем: если игумен, братия, люди и крестьяне монастырские  будут  искать
чего-нибудь на ком-нибудь или  если  кто-нибудь  будет  искать  на  игумене,
братии, людях и крестьянах  монастырских,  то  пристав  данный  этих  людей,
истцов и ответчиков, дает на поруки и назначает срок  ставиться  на  суд,  а
недельщики за игуменом, братиею, их людьми и крестьянами  не  ездят.  Данный
пристав  должен  был  также  наблюдать,  чтоб  никто  не  смел  рубить   лес
монастырский, виновных должен брать, давать на поруку и ставить на  суд.  Из
других грамот видно, что эти данные приставы назначались из  подьячих  и  из
царских певчих дьяков.
   Мы уже видели  прежде  жалобы  митрополита  Киприана  на  искажение  книг
священных и богослужебных переписчиками вследствие  отсутствия  просвещения;
жалоба эта была произнесена вновь царем Иоанном на соборе 1551 года: но  как
было помочь злу без отстранения главной его причины-отсутствия  просвещения,
когда и от священников требовалась только одна грамотность. Кроме  искажений
ненамеренных, происходивших от неразобрания слов подлинника, от описок, были
еще искажения намеренные, происходившие от ложных толкований  слов  и  целых
речений. Интерес религиозный был силен: человек, грамотный  и  чувствовавший
потребность  в  умственной  пище,  должен  был  обращаться  исключительно  к
предметам религиозным,  к  книгам  церковным,  останавливался  на  некоторых
местах, начинал объяснять себе их; но как он мог их объяснять при отсутствии
просвещения, у кого мог найти руководство, исправление в случае  ошибочности
своих мнений? У священника вроде тех, о которых писал  новгородский  владыка
Геннадий? Легко было появляться учителям, толковникам-самозванцам,  ибо  кто
мог поверить законность их звания? Стоило только быть грамотеем, начетчиком,
говоруном,  чтоб  приобрести  авторитет  непререкаемый  среди  толпы   людей
безграмотных и малочитавших. Часто говорит он нелепо, темно: но говорит он о
вещах высоких, внушающих всеобщее благоговение, беспрестанно приводит  слова
св. писания, отцов церкви; чем непонятнее, темнее  говорил  он,  тем  больше
возбуждалось к нему уважение: это называлось говорить высоко.  Иногда  такой
мудрец не ограничивался одними устными  беседами,  писал  книжку,  и  книжка
удостаивалась такого же  почетного  приема,  особенно  если  сам  автор  или
переписчик надписывал на ней имя знаменитого отца церкви.
   Естественно,  что  при  отсутствии  просвещения  младенчествующая   мысль
старинных наших грамотеев обращалась не к духу,  а  к  плоти,  ко  внешнему,
более  доступному,  входившему  в  ежедневный  обиход  человеческой   жизни.
Просвещенный греко-римский мир при  проявлении  и  утверждении  христианства
обращал внимание на главные существенные предметы нового учения,  следствием
чего было постепенное решение вопросов, постепенное утверждение  догмата  на
вселенских соборах; но какие вопросы занимали древних русских людей и сильно
иногда возмущали покой церкви?  Вопрос  о  том,  какую  пищу  употреблять  в
известные праздники, если они случатся в постные дни, вопрос, как мы видели,
возобновлявшийся с одинакою силою и на юге, и на севере;  потом  мы  видели,
как при Иоанне III сильно  занимал  правительство  церковное  и  гражданское
вопрос о том, как ходить во время освещения  церквей-по  солнцу  или  против
солнца? Не правильному  решению  этого  вопроса  приписывались  общественные
бедствия. Еще в первой четверти XV века в Псковской области возник вопрос  о
том, двоить или троить аллилуиа в припеве:  "Аллилуиа,  аллилуиа,  аллилуиа,
слава тебе, боже!" В конце века известный нам новгородский владыка  Геннадий
спрашивал знаменитого в то  время  грамотея,  толмача  Димитрия  Грека,  как
правильнее решить этот вопрос? Димитрий отвечал ему из Рима, что он  смотрел
в книгах и ничего в них не нашел об этом деле: "Но помнится мне, - продолжал
Димитрий, - что и у нас спор бывал об этом  между  великими  людьми,  и  они
решили, что и то и другое можно допустить:  троякое  аллилуиа  с  четвертым:
слава тебе боже! означает  единосущие  триипостасного  божества;  а  сугубое
аллилуиа означает в двух естествах единое лицо Христа  бога".  Великие  люди
судили так, успокоился на этом и Геннадий; но не хотели успокоиться  другие,
и в 1547 году явилось житие преподобного Евфросина,  псковского  чудотворца,
составленное клириком Василием (Варлаамом), спустя около семидесяти  лет  по
смерти святого: в этом житии провозглашено, что только сугубая аллилуиа есть
правильная. Кто-то придумал, что  надобно  класть  крестное  знамение  двумя
перстами, подобно тому как благословляют священники, и мнение это изложено в
сочинении, приписанном блаженному Феодориту, писателю V века; как мало  было
у пастырей русской церкви возможности поверять подобные мнения и  сочинения,
видно из того,  что  ложно  феодоритовское  мнение  о  двуперстном  сложении
попадается в проповедях митрополита Даниила; в Кормчей  митрополита  Макария
находим выписки из  книги  Еноха  Праведного.  Игумены  монастырей  в  своих
грамотах писали  так:  "Божиею  милостию  господа  нашего  Иисуса  Христа  и
боголепного его преображения и пречистые его матере честного и  славного  ее
успения". Мнения о двуперстном  сложении  и  о  сугубой  аллилуиа  вместе  с
запрещением брить бороды  и  стричь  усы  замешались  между  постановлениями
собора 1551 года и распространились вместе с ними.
   Таким образом, в  описываемое  время  накоплялись  и  освещались  мнения,
которые вспоследствии явились основными мнениями раскольников. Но подле этих
мнений встречаем  мнения  о  предметах  религиозных  более  важных,  мнения,
имеющие связь с старым  учением  жидовствующих,  подновленным  приверженцами
учения новых западных реформаторов.
   После большого московского пожара,  когда  погорели  кремлевские  церкви,
государь  послал  за  иконами  в  Великий   Новгород,   Смоленск,   Дмитров,
Звенигород. Из этих городов и из других свозили в Москву иконы и ставили  их
в Благовещенском соборе, где иконописцы, приехавшие из Новгорода,  Пскова  и
других городов, списывали с них новые образа. Знаменитый Сильвестр,  доложив
государю, велел написать следующие иконы: троицу  живоначальную  в  деяниях,
верую во единого бога отца,  хвалите  господа  с  небес,  Софию  премудрость
божию,  достойно  есть,  почти  бог  в  день  седьмый  от  всех  дел  своих,
единородный  сын  слово  божие,  приидите   людие   трисоставному   божеству
поклонимся, во гробе плотски  и  другие.  Известный  дьяк  Иван  Висковатый,
увидевший эти новые иконы, соблазнился и начал громко говорить  при  народе,
что так писать иконы не годится, не следует изображать невидимое божество  и
бесплотных; "Верую во единого бога отца вседержителя, творца небу  и  земли,