видимым же всем и невидимым" - надобно писать словами, а потом изображать по
плотскому  смотрению:  "И  в  господа  нашего  Иисуса  Христа",  до   конца.
Висковатый написал и к митрополиту, что Сильвестр из Благовещенского  собора
образа старинные вынес, а  новые,  своего  мудрования,  поставил.  Сильвестр
оправдывался  пред  митрополитом,  что  если  на  святом  Вселенском  соборе
"Достойно есть" и "Верую во единого бога" проповедано, то и на иконах  пишут
иконописцы, что иконники писали все со старых образцов  своих,  от  древнего
предания, идущего от времен св. Владимира, а он, Сильвестр, ни  одной  черты
тут не приложил  из  своего  разума.  Сильвестр  требовал,  чтоб  дело  было
обсуждено на соборе; в начале 1554 года собор был созван, и  дело  решено  в
пользу Сильвестра: на Висковатого наложена епитимья  за  то,  что  о  святых
иконах сомнение имел и вопил, возмущал народ, православных христиан; за  то,
что нарушил правило шестого Вселенского собора,  запрещающее  простым  людям
принимать  на  себя  учительский  сан.  Митрополит,  между  прочим,  говорил
Висковатому: "Ты стал на еретиков, а теперь говоришь и мудрствуешь негораздо
о святых иконах: не попадись и сам в еретики; знал бы ты свои дела,  которые
на тебе положены-не разроняй списков".
   Но собор был созван не по одному этому делу. Пиша к митрополиту жалобу на
Сильвестра относительно икон, Висковатый писал: "Башкин с Артемьем и Семеном
в совете, а поп Семен Башкину отец духовный и дела их хвалит". Хотя здесь не
было упомянуто имени Сильвестра, однако последний счел за  нужное  отклонить
от  себя  всякое  подозрение  и  писал  к  митрополиту:   "Священник   Семен
(Благовещенского собора) сказывал мне про Матюшу (Башкина) в Петров пост  на
заутрени: пришел ко мне сын  духовный  необыкновенный  и  великими  клятвами
умолил меня принять его к  себе  на  дух  в  Великий  пост,  многие  вопросы
предлагает мне недоуменные, от меня поучения  требует,  а  иногда  сам  меня
поучает. Я, - продолжает Сильвестр, - пришел от этого в большое недоумение и
отвечал: Семен! каков-то этот сын духовный у тебя будет, а  слава  про  него
носится недобрая? И как государь из Кириллова приехал, я с Семеном  все  это
рассказал ему про  Башкина,  при  Андрее  протопопе  (духовнике  царском)  и
Алексее Адашеве. Да Семен же сказывал, что  Матюша  просит  истолковать  ему
многие вещи в Апостоле и сам их толкует, только не по  сущности,  развратно.
Семен сказал ему: я и сам того не ведал, чего ты спрашиваешь, а  он  отвечал
ему: спроси у Сильвестра, он тебе скажет. Мы и  об  этом  сказали  государю,
который велел Семену сказать Матюше, чтоб тот отметил в  Апостоле  все  свои
речи; Матюша весь Апостол воском изметил, и Семен принес  книгу  в  церковь,
где государь его видел и все речь и мудрование Матюшино  слышали.  Но  тогда
государь поехал в Коломну и дело позаляглось. Захочешь об этом деле спросить
у Семена, и он что вспомнит, все тебе скажет;  а  я  с  Матюшею  никогда  не
ссылался и совета мне с ним никакого не бывало".
   Священник Семен писал митрополиту: "Матвей Башкин в Великий пост  у  меня
на исповеди был и говорил на исповеди: я христианин, верую во отца и сына  и
святого духа и поклоняюся образу господа бога и спаса нашего Иисуса Христа и
пречистой богородицы,  и  великим  чудотворцам,  и  всем  святым,  на  иконе
написанным. Говорил: великое ваше дело! Написано: "Ничтож сия  любви  болши,
еже положите душу свою за други своя", и вы за нас  души  свои  полагаете  и
бдите о душах наших, яко  слово  воздати  вам  в  день  судный.  После  того
приезжал ко мне и говорил: бога ради,  пользуй  меня  душевно:  надобно  что
написано в беседах евангельских читать, да на слово  не  надеяться,  а  дело
делать; все начало от вас: прежде вы, священники, должны начало показать, да
и нас научить. Потом прислал за мною человека, и когда  я  к  нему  приехал,
стал мне говорить: в Апостоле написано: "Весь закон в словеси  скончавается:
возлюбиши искреннего своего яко сам себе; аще  себе  угрызаете  и  снедаете,
блюдите, да не друг от друга снедени будете". А мы христовых  рабов  у  себя
держим; Христос всех братьею называет, а у  нас  на  иных  кабалы,  на  иных
беглые, на иных нарядные, на иных полные грамоты; я благодарю бога:  у  меня
что было кабал полных, все изодрал и держу людей своих  добровольно:  хорошо
ему-и он живет, а нехорошо-идет куда хочет; вам, отцам, пригоже посещать нас
часто, научать, как нам самим жить и людей держать, не томить; я видел это в
правилах и мне показалось это хорошо".
   Собор, исследовавши дело, нашел, что Матвей Башкин и его  единомышленники
виновны в следующем: 1) не  признают  Иисуса  Христа  равным  богу  отцу,  а
некоторые и других поучают на это нечестие; 2) тело и кровь Христову считают
простым хлебам и вином; 3) святую, соборную апостольскую  церковь  отрицают,
говоря, что собрание верных  только  церковь,  а  эти  созданные  ничто;  4)
изображение Христа, богоматери и всех святых называют идолами;  5)  покаяние
ни во что полагают, говоря: как перестанет грешить, так  и  нет  ему  греха,
хотя и у священника не  покается;  6)  отеческие  предания  и  жития  святых
баснословием  называют;  на  семь  вселенских  соборов  гордость  возлагают,
говоря: все это они для себя писали, чтоб  им  всем  владеть,  и  царским  и
святительским; одним словом, все священное  писание  баснословием  называют,
Апостол же и Евангелие не правильно излагают. Башкин оговорил в  единомыслии
с собою Артемия, бывшего троицкого игумена; поставленный с Башкиным  с  очей
на очи, Артемий не признал себя виновным ни в чем, что тот взводил на  него.
Но,  кроме  Башкина,  Артемия  обвинял  также  бывший  ферапонтский   игумен
Нектарий; однажды Артемий сказал ему: "В книге Иосифа Вилоцкого написано  не
гораздо, что послал бог в Содом двух ангелов, то есть сына и св.  духа";  по
словам Нектария, Артемий еретиков новгородских не проклинал; латынь  хвалил,
поста не хранил, во всю четыредесятницу рыбу ел и  на  Воздвиженьев  день  у
царя за столом рыбу же ел. Артемий признался, что  когда  случалось  ему  из
пустыни приходить к христолюбцам, то он рыбу едал и у царя  на  Воздвиженьев
день рыбу ел. Нектарий на очной ставке обвинял также  Артемия,  что  тот  из
псковского Печерского монастыря ездил в Новый Городок немецкий  (Нейгауз)  и
там веру немецкую восхвалил. На это Артемий отвечал, что точно ездил в Новый
Городок и говорил с немецким князем: есть ли у них такой человек, с  которым
бы можно было ему поговорить книгами? И  такого  ему  человека  книжного  не
указали. Явился еще обвинитель: троицкий келарь Адриан Ангелов объявил,  что
Артемий  в  Корнилиеве  монастыре,  в  келье  у  игумена  выразился  так   о
поминовании умерших: "Панихидами и обеднями им не  поможешь,  от  этого  они
муки не избудут". Артемий признался, что говорил  это  о  людях,  растленных
житием и грабителях. Троицкий старец Курачов писал, что  слышал  от  Артемия
неприличные речи об Иисусове каноне и акафисте  богородичном.  Об  этом  сам
Артемий сказал на соборе: "Говорят в каноне: Иисусе сладкий! А  как  услышат
слово Иисусово о заповедях его, как  велел  быть-и  горько  становится,  что
надобно их исполнять. В акафисте повторяют: радуйся да  радуйся,  чистая!  А
сами о чистоте не радят и в празднословии пребывают: так что говорят  только
по привычке, а не в правду". Кирилловский игумен Симеон писал царю: когда он
объявил Артемию, что Башкин уличен в ереси, то Артемий  отвечал:  "Не  знаю,
что за ересь такая! Сожгли Курицына, да Рукавого и теперь не знают за что их
сожгли". Артемий сказал  на  это  на  соборе:  "Не  упомню,  так  ли  я  про