Уже не было сил хоронить умерших по-отдельности - их тела нагромождали в
кучи и сжигали без разбора. Оттого это место вошло в историю под названием
Галльское пожарище123.
     (4) Затем с римлянами было заключено перемирие, и с разрешения
полководцев начались переговоры. Галлы призывали сдаться, твердя, что это
все равно неизбежно из-за голода. Передают, будто римляне, желая
опровергнуть их, начали во многих местах кидать с Капитолия хлеб во
вражеские караулы124. (5) Однако голода нельзя было долее ни скрывать, ни
переносить, (6) Сколь ни были изнурены несением службы и стражи воины на
Капитолии, они превозмогали все человеческие страдания - одного только
голода природа не попустила превозмочь. (7) День за днем воины вглядывались
вдаль, не появится ли помощь от диктатора, и в конце концов лишились не
только еды, но и надежды. Поскольку все оставалось по-прежнему, а
обессилевшие воины уже чуть не падали под тяжестью собственного оружия, они
потребовали или сдаться, или заплатить выкуп на любых условиях, тем более
что галлы ясно давали понять, что за небольшую сумму их легко будет
склонить к прекращению осады. Между тем как раз в это время диктатор
подготавливал все к тому, чтобы сравняться силами с неприятелем: он лично
провел набор в Ардее и приказал начальнику конницы Луцию Валерию вести
войско из Вей. (8) Однако к этому моменту сенат уже собрался на заседание и
поручил военным трибунам заключить мир. Военный трибун Квинт Сульпиций и
галльский вождь Бренн согласовали сумму выкупа, и народ, которому
предстояло править всем миром, был оценен в тысячу фунтов золота125. (9)
Эта сделка, омерзительная и сама по себе, была усугублена другой
гнусностью: принесенные галлами гири оказались фальшивыми, и, когда трибун
отказался мерять ими, заносчивый галл положил еще на весы меч. Тогда-то и
прозвучали невыносимые для римлян слова: горе побежденным!

49. (1) Но ни боги, ни люди не допустили, чтобы жизнь римлян была выкуплена
за деньги. Еще до того, как заплачено было чудовищное вознаграждение, когда
из-за пререканий отвешивание золота прекратилось, неожиданно появился
диктатор. Он приказал, чтобы золото убрали прочь, а галлов удалили. (2)
Когда те стали упираться, ссылаясь на то, что действуют по договору, он
заявил, что последний не имеет законной силы, поскольку был заключен уже
после того, как он был избран диктатором, без его разрешения, должностным
лицом низшего ранга. Камилл велел галлам выстраиваться для битвы, (3) а
своим - сложить походное снаряжение в кучу и готовить оружие к бою.
Освобождать отечество надо железом, а не золотом, имея перед глазами храмы
богов, с мыслью о женах, детях, о родной земле, обезображенной ужасами
войны, обо всем том, что священный долг велит защищать, отвоевывать,
отмщать! (4) Затем диктатор выстроил войско, насколько это допускал
неровный характер местности и развалины полуразрушенного города. Он
предусмотрел все, чем военное искусство могло помочь ему в этих условиях.
(5) Испуганные новым оборотом дела, взялись за оружие и галлы, но напали
они на римлян скорее под действием гнева, чем по здравом размышлении.
Счастье уже переменилось, уже и помощь ботов, и человеческий разум были на
стороне римского дела. И вот при первом же столкновении галлы были
опрокинуты так же быстро, как победили при Аллии.
     (6) Под водительством и командованием того же Камилла варвары были
разбиты и в следующем сражении, которое, не в пример первому,
разворачивалось по всем правилам военного искусства. Битва произошла на
восьмой миле по Габийской дороге, где враги собрались после своего бегства.
Там были перерезаны все галлы, а их лагерь захвачен. Из врагов не осталось
никого, кто мог бы сообщить о поражении126. (7) Отвоевав отечество у
неприятеля, диктатор с триумфом вернулся в Рим, сопровождаемый шутками
воинов; такие шутки обычно бывают грубы, но теперь Камилла в них уподобляли
Ромулу, заслуженно величали отцом отечества и вторым основателем Города127.
     (8) Спасши родину на войне, Камилл, несомненно, спас ее вторично уже
позднее, во дни мира: он воспрепятствовал переселению в Вейи, хотя после
сожжения Рима за это весьма решительно выступали трибуны, да и сами плебеи
сильнее, чем прежде, склонялись к этому замыслу. (9) Все сказанное
сделалось причиной того, что после триумфа Камилл не стал складывать с себя
диктаторских полномочий, уступая просьбам сената, умолявшего не оставлять
государство в угрожающем положении.

50. (1) Прежде всего Камилл, усерднейший чтитель святынь, доложил сенату
обо всем, что касалось бессмертных богов, и постановлено было следующее:
(2) все храмы в той мере, в какой они были осквернены врагом, должны были
быть восстановлены и подвергнуты очищению, о порядке которого дуумвирам
следовало справиться в Сивиллиных книгах128; (3) с церийцами надлежало
заключить государственный договор о гостеприимстве за то, что они приняли у
себя святыни римского народа и жрецов, и благодаря им не прервалось
почитание бессмертных богов; (4) предлагалось также провести Капитолийские
игры в честь того, что Юпитер Всеблагой Величайший в грозный час охранил
свое жилище и крепость народа римского; диктатору Марку Фурию
предписывалось учредить для их проведения коллегию, состоящую из обитателей
Капитолия и Крепости129. (5) Упомянуто было и об искуплении за то, что
пренебрежен был тот ночной голос, который накануне галльской войны
возвестил о несчастье: постановили возвести на Новой улице храм Айю
Локутию130. (6) Золото, как отнятое у галлов, так и снесенное в святилище
Юпитера из других храмов во время паники, было все сочтено священным - его
велели сложить под трон Юпитера, поскольку невозможно было вспомнить, куда
какое следует отнести. (7) Это золото еще раньше дало проявиться
благочестию граждан, ибо, когда его не хватило в казне, чтобы уплатить
галлам установленный выкуп, матроны собрали и отдали свое золото, лишь бы
не трогали священное. За это им принесли благодарность, а к прежним
почестям прибавилась новая: отныне разрешалось над матронами, как и над
мужами, произносить торжественную надгробную речь131.
     (8) Только окончив дела, связанные с богами и находившиеся в ведении
сената, Камилл занялся другим: дело в том, что трибуны на сходках неустанно
подстрекали плебеев к оставлению руин и переселению в готовый для
жительства город Вейи. Диктатор, сопровождаемый всем сенатом, явился в
собрание и произнес следующую речь:

51. (1) "Настолько мне, о квириты, опостылели пререкания с народными
трибунами, что главным утешением в горьком изгнании служила мне такая
мысль: пока я живу в Ардее, все эти распри от меня далеко. И потому я бы
никогда не вернулся, хотя бы вы тысячу раз звали меня назад в сенатских
постановлениях и народных наказах. (2) Да и теперь меня побудила вернуться
отнюдь не перемена в настроениях, но ваше злосчастье: ведь речь уже шла не