с чем не сообразна и не желательна. Если уж сенаторы считают, что нечестиво
пополнять опустошенную войной казну богатством, захваченным у врага46, то
пусть из него назначат жалованье воинам, дабы простой народ платил поменьше
подати. (6) Тогда этот дар поровну достанется всем семействам и не попадет
в жадные до грабежа руки праздных городских жителей, готовых утащить
награду прямо из-под носа у тех, кто храбро сражался: ведь всегда выходит
так, что последним к дележу успевает тот, кто вынес на своих плечах
наибольшие труды и опасности.
     (7) Лициний со своей стороны твердил, что это богатство всегда будет
давать пищу для подозрений и ненависти, что оно послужит для плебеев
источником обвинений, мятежей, а там и отмены установленных законов. (8) А
потому лучше умиротворить этим подарком их души, пойти навстречу людям,
измученным и разоренным многолетней податью, позволить им вкусить от плодов
той войны, на которой они почти что состарились. Приятнее и радостнее будет
каждому своими руками принести домой то, что он захватил у врага, чем
получить пусть даже больше, но по чужому соизволению. (9) Ведь и сам
диктатор опасается, что это вызовет зависть и злодеяния, за тем он и послал
к сенату. Сенат же доверенное ему обязан передоверить народу. Да будет
позволено каждому владеть тем, чем подарит его военная удача.
     (10) Более безопасным сочли то предложение, которое увеличивало
популярность сената. Итак, было объявлено, что все, кто жаждет добычи,
могут отправиться в лагерь к диктатору.

21. (1) Огромное множество народа заполонило лагерь. Тогда, по свершении
ауспиций, диктатор отдал воинам приказ к оружию, сам же выступил вперед и
возгласил: (2) "Под твоим водительством, о Пифийский Аполлон, и по твоему
мановению вы ступаю я для ниспровержения града Вейи, и даю обет
пожертвовать тебе десятину добычи из него. (3) Молю и тебя, царица Юнона,
что ныне обихоживаешь Вейи: последуй за нами, победителями, в наш город,
который станет скоро и твоим. Там тебя примет храм, достойный твоего
величия". (4) Такую молитву произнес диктатор. Пользуясь численным
перевесом, он начал приступ со всех концов одновременно, чтобы враги не
заметили опасности, грозившей со стороны подкопа. (5) Вейяне не знали, что
даже их собственные прорицатели, даже чужеземные оракулы их предали, что
богов уже зовут к дележу вейской добычи, а других богов выманили из
собственного города обетами и теперь их ждет новое жилище во вражеских
кумирнях. Не знали вейяне и того, что этот день станет для них последним.
(6) Но менее всего могли они ожидать, что под стенами вырыт подземный ход и
в крепость уже проникли враги. Вооружившись чем попало, горожане бросились
к стенам. (7) Они недоумевали, что случилось: на римских укреплениях в
течение стольких дней не было заметно никакого движения - и вдруг римляне,
словно охваченные внезапным бешенством, ринулись на приступ.
     (8) К этому моменту приурочивают обычно такую легенду: вейский царь
приготовился к совершению жертвенного обряда, и гаруспик объявил, что
победа даруется тому, кто разрубит внутренности именно этого животного.
Услышав его слова из подкопа, римские воины вывели подземный ход наружу,
похитили внутренности жертвенного животного и принесли их диктатору47. (9)
Когда описываешь столь глубокую древность, то и правдоподобное принимаешь
за правду: зачем подтверждать или опровергать то, чему место скорее на
охочих до чудес театральных подмостках, чем в достоверной истории48.
     (10) Тем временем некоторые опытные воины с оружием в руках вышли из
подземного хода и оказались в храме Юноны, прямо посреди вейской крепости.
Тут одни с тыла напали на врагов, стоявших по стенам, другие сбили засовы с
ворот, третьи запалили крыши домов, поскольку женщины и рабы швыряли оттуда
камни и черепицу. (11) Повсюду поднялся вопль, в котором разноголосье ужаса
и угроз смешалось с плачем женщин и детей. (12) В мгновение ока со всех
стен были сброшены вооруженные защитники, а ворота отворены, и в то время,
как одни римляне толпой стали прорываться в город, другие начали
карабкаться по оставленным горожанами стенам. Город наполнился римлянами,
(13) бой шел повсюду. После ужасающей резни битва начала ослабевать. Тогда
диктатор приказал глашатаям объявить, чтобы не трогали безоружных, что и
положило конец кровопролитию.
     (14) Горожане стали складывать оружие и сдаваться, а воины с
разрешения диктатора бросились грабить. Говорят, что, когда Камилл своими
глазами увидел, насколько эта громадная добыча превосходит ценностью все
упования, он воздел руки к небу и молился, (15) чтобы не слишком дорогой
ценой пришлось платить за все это ему и римскому народу - ведь то
невероятное счастье, которое досталось сегодня ему самому и всем римлянам,
может вызвать зависть у богов и людей. (16) Передают, что посреди своей
молитвы он оступился и упал: несколькими годами позже, когда Камилл был
осужден, а Рим взят и разграблен, многие вспомнили про этот случай и сочли
его предзнаменованием. (17) А тогда день прошел в избиении врагов и
ограблении богатейшего города.

22. (1) Назавтра диктатор продал в рабство свободных граждан. Государству
достались только эти деньги, но и этим плебеи были недовольны. Даже за ту
добычу, которую плебеи принесли с собой, они не были признательны
командующему, негодуя, что тот передал сенату дело, которое имел право
решить самолично; по их мнению, он хотел лишь найти прикрытие для своей
скупости. (2) Не были они благодарны и сенату, но лишь семье Лициниев, из
коих сын сделал доклад сенату, а отец внес там свое столь понравившееся
народу предложение.
     (3) Когда все земные богатства были из Вей унесены, римляне приступили
к вывозу даров божественных и самих богов, но проявили здесь не
святотатство, а благоговение. (4) Из всего войска были отобраны юноши,
которым предстояло перенести в Рим царицу Юнону. Дочиста омывшись и
облачившись в светлые одежды, они почтительно вступили в храм и сначала
лишь набожно простирали к статуе руки - ведь раньше даже на это, согласно
этрусскому обычаю, никто не посягал, кроме жреца из определенного
семейства. (5) Но затем кто-то из римлян, то ли по божественному наитию, то
ли из юношеского озорства, произнес: "Хочешь ли, о Юнона, идти в Рим?" Тут
все остальные стали кричать, что богиня кивнула. (6) К этой легенде
добавляют еще подробность, будто слышен был и голос, провещавший изволение.
Во всяком случае известно, что статуя была снята со своего места с помощью
простых приспособлений, а перевозить ее было так легко и удобно, будто она
сама шла следом. Богиню доставили на Авентин, где ей отныне предстояло
находиться всегда; (7) именно туда звали ее обеты римского диктатора49.
Позднее тот же Камилл освятил там для нее храм.
     (8) Так пали Вейи. Самый богатый город этрусского племени даже в
собственной гибели обнаружил величие: ведь римляне осаждали его долгих