Это значит, что если кто-то использует их порознь, то другой может
воспринимать, а затем и использовать их снова как одно целое -- как
сдвоенный сигнал суггестии. Мало того, именно так свойство "и -- и"
становится высочайшей спецификой суггестии в ее окончательном, готовом
виде. То, что невозможно для отдельного организма -- одновременная реакция
на два противоположных, исключающих друг друга стимула, -- возможно в
отношениях между двумя организмами, ибо второй организм реагирует не прямо
на эти стимулы, а посредством реакций первого, выражающих и несовместимость
стимулов и одинаковость их действия. Для него-то, второго индивида, это
реагирование первого -- внешняя картина, а не собственное внутреннее
состояние. Он-то может совместить отдифференцированные в мозгу первого
индивида звук и предметное действие, слово и вещь и адресовать такой
сдвоенный сигнал обратно первому (или кому-либо). И тот испытает потрясение.

Конечно, все это -- лишь рабочая схема, но, кажется, она близка к
реальности.

Во всяком случае дальше мы уже будем оперировать только с выведенным сейчас
совершенно новым явлением и понятием, которое окрестим "дипластией", и с
его развитием. Полустершимся следом для демонстрации природы дипластии
могли бы послужить метафоры, еще более -- речевые обороты заклинаний.
Дипластия -- это неврологический, или психический, присущий только человеку
феномен отождествления двух элементов, которые одновременно абсолютно
исключают друг друга. На языке физиологии высшей нервной деятельности это
затянутая, стабилизированная ситуация "сшибки" двух противоположных нервных
процессов, т. е. возбуждения и торможения. При "сшибке" у животных они,
после нервного срыва, обязательно снова разводятся, а здесь остаются как бы
внутри скобок суггестивного акта. Оба элемента тождественны в том
отношении, что тождественно их совместное суггестивное действие, а их
противоположность друг другу способствует их суггестивному действию.
Дипластия -- единственная адекватная форма суггестивного раздражителя
центральной нервной системы: как выше подчеркивалось, незачем внушать
человеку то действие или представление, которое порождают его собственные
ощущения и импульсы, но, мало того, чтобы временно парализовать последние,
внушающий фактор должен лежать вне норм и механизмов первой сигнальной
системы. Этот фактор в лице дипластии биологически "бессмыслен",
"невозможен" и вызывает реакцию на таком же самом уровне -- как бы
невротическом, но не мимолетном, а постоянном для сферы общения. То, что у
животных -- катастрофа, здесь, в антропогенезе, используется как фундамент
новой системы. Следовательно, то, что у животных физиологи традиционно,
хотя и навряд ли верно, рассматривают как патологию высшей нервной
деятельности , в генезисе второй сигнальной системы преобразуется в
устойчивую норму.

Правда, нет никаких логических или физиологических препятствий для
представления о затяжном характере ультрапарадоксальной "фазы". Разве
какие-либо эксперименты над животными доказали, что она может длиться не
более какого-то количества минут или часов? Напротив, экспериментальные
неврозы у животных оказались в ряде случаев довольно стойкими, трудно
устранимыми. Но то, что сложилось в речевой деятельности человека, не идет
ни в какое сравнение. Ультрапарадоксальная "фаза" для человека в отношении
высшей нервной деятельности на уровне второй сигнальной системы стала
пожизненной, может быть, лишь несколько отступая в пожилом возрасте (что
воспринимается как умудренность). Но это справедливо не только для жизни
индивида, а и для совокупной всемирной истории человеческого рода.

Однако, с другой стороны, в поступательном ходе всемирной истории
происходили одни за другими качественные сдвиги в отношениях между словами
и вещами. Контрсуггестия побеждала суггестию, вещи побеждали слова. Это
принадлежит к очень глубоким чертам истории как цельного процесса. Сдвиги
начались вместе с ранними стадиями развития труда и производства, но они
становятся особенно отчетливыми с утратой трудом и материальной жизнью
своей традиционности и квазинеподвижпости .

Но мы рассматриваем лишь начало человеческой истории. Поэтому надлежит
сказать только о самых древних (однако капитальнейших) сдвигах. К их числу
относится появление синтагм (синтагмов) . Синтагмы -- это два сдвоенных
элемента одной и той же модальности: пара взаимосвязанных звуковых сигналов
или предметных сигналов. На каждую такую пару переходит свойство дипластии,
т. е. оба элемента одновременно и тождественны друг другу в смысле
возможности их взаимной замены по их сходству или сродству, и отчетливо
различимы. Отношение элементов внутри синтагмы, по-видимому, в конечном
счете опирается на отношение возбуждения и торможения -- на их взаимную
связанность отрицательной индукцией. В модальности звукового (и
письменного) языка синтагма с тех пор во всей истории останется
фундаментальным и элементарным лингвистическим фактом. Проявятся разные
тенденции: слияние малоразличимых слов в слова-дупли; слова-рифмы;
скрещение несхожих слов; противостояние друг другу двух несхожих слов и
простом предложении; уничтожение слова посредством присоединения к нему
"не". В этих процедурах они и будут выковываться в собственно слова. В
плане же предметной и операционной модальности синтагма -- это создание и
подыскивание подобий предметов (в том числе прикосновенных подобий
неприкосновенных предметов и наоборот); составление одного предмета из двух
различных; уподобление отчлененной части целому предмету; наконец,
уничтожение предмета посредством сжигания (а также закапывания).

Появление синтагм знаменовало новый этап в развитии отношений между звуками
и предметами во второй сигнальной системе: они способны теперь к некоторой
динамической независимости друг от друга, могут образовывать отдельные
дипластии. Однако им не оторваться вполне друг от друга: они тотчас взаимно
связываются в трипластии и тетрапластии, о чем речь будет в заключительном
разделе этой главы. Пока же отметим следующий важный сдвиг в истории
взаимоотношений слов и вещей: они далее образуют уже целые параллельные
цепочки или строчки. В речевой деятельности над синтагмой надстраивается
такая цепная, или линейная, речь, т. е. сложное предложение, фраза,
неограниченный в принципе текст; это обязательно высказывание о чем-то --
план выражения коррелирован с планом содержания. Допустим, это эпос или
миф; даже туманное словесное заклинание или пророчество имеет какую-то
перекличку со смыслом. Со своей стороны содержание представляет собою здесь
цепь событий, лиц, вещей; этот линейный ряд может быть развернут либо во